Слезы счастья
Шрифт:
Дэвид попытался представить, каково ему будет, когда память совсем откажет и он лишится всякой возможности выражать свое «я». Что он будет чувствовать? Страх? Беспомощность? Одиночество в толпе? Будет съеживаться в оболочке тела, как маленькая, усохшая версия самого себя? Много ли он будет понимать? Будут ли с ним обращаться как с дурачком? Будут ли подростки издеваться над ним, как некоторые из них издеваются над престарелыми и немощными, над теми, кто беспомощен и напуган? До какой степени он сможет контролировать свои действия? Будет ли он вредить людям или бежать от них? Будет ли он вообще понимать, что
Так много вопросов, а задать их некому, потому что люди, которых постигла такая участь, не способны ответить. Они смотрят на мир из заточения поврежденных камер, здесь и не здесь, не мертвые и не живые. Понимают ли они собственные мысли? А может, слова в их умах выстраиваются в стройные цепочки, и только по пути к языкам рассыпаются кто куда? Что, если они кричат внутри, а снаружи не слышно ни звука? Когда они смеются, знают ли они почему? Когда они плачут, скорбят ли они о тех, кем были раньше? Чувствуют ли они удовлетворение, когда едят? Когда они спят, радуют ли их или несут хотя бы какой-то смысл сны? Каково это — хотеть домой, когда больше нет дома?
Что из этих мыслей и этого страха он будет помнить завтра? Вернутся ли они к нему под личиной нового, чтобы еще раз прокрутиться через эту мясорубку страданий? Какой будет его жизнь теперь, когда он узнал правду? И остался ли в ней вообще какой-то смысл?
Сейчас они были дома, перекусывали сыром моцарелла и свежими помидорами. Дождь отбивал беспрестанную барабанную дробь по стеклу; сад за окном казался беззащитным под натиском ветра и заброшенным.
— Надо поговорить с Майлзом, — объявил Дэвид таким тоном, что это прозвучало как приказ. — Давай пригласим его сюда, в дом.
Доливая вина им в бокалы, Лиза сказала:
— Как хочешь.
Холодно сверкнув глазами, Дэвид сказал:
— Уверен, ты будешь рада обществу умного человека.
Лиза отправила в рот очередную порцию еды, а потом заставила себя улыбнуться перед лицом его воинственности.
— Это не имеет значения, — сказала она, заставив себя говорить ровным тоном, хотя в душе бушевали противоречивые эмоции. — Я знаю, ты думаешь иначе, но ты ошибаешься.
— О чем ты? — резко спросил он.
— Ты думаешь, что из-за диагноза мои чувства к тебе изменились.
А они изменились? Откуда ей знать, если все это еще только-только начало укладываться у нее в голове?
— Хорошо, что ты знаешь, о чем я думаю, — язвительно бросил Дэвид, — это очень поможет, когда я забуду, как говорить.
Страх сжал ей сердце ледяной рукой, но она спокойно спросила:
— Что ты хочешь обсудить с Майлзом?
Откинувшись на спинку стула, Дэвид сказал:
— Рад, что ты спросила. Если я расскажу тебе сейчас, а потом забуду, ты напомнишь мне, когда он будет здесь.
По-прежнему не поддаваясь на отвратительные провокации мужа, Лиза проговорила:
— Так расскажи.
— Хочешь записать? Я обычно записываю. Знаешь, это рекомендуется. Но, может быть, теперь ты возьмешь это на себя? Оно поможет нам обоим.
— Я не секретарь, и я не собираюсь обращаться с тобой как с немощным, когда ты вполне способен сам за себя отвечать.
— Потренируйся пока, а там, глядишь, и не станет
— Ты.
— Потому что ты слишком вежливая или... или... в общем, строишь из себя еще какого-то черта.
Отложив вилку и нож, Лиза сказала:
— Дэвид, прекрати. Я понимаю, что тебе тяжело...
— Неужели? Ты знаешь, каково это, когда собственный мозг становится твоим врагом?
— Если ты способен разговаривать настолько связно, как сейчас, значит, все не так уж плохо, верно?
— Нет, неверно. Ты же слышала доктора.
— Слышала. Но хорошо уже то, что твою краткосрочную память диагноз явно проскочил.
— Отлично. Теперь я могу сидеть и копаться в своем загнивающем мозгу, как... как... — Дэвид ударил себя ладонью по лбу. — Как еще объяснить, что тебе нельзя здесь оставаться? — зло сказал он.
Ответ, который первым пришел в голову Лизе, задержался в тревожной нерешительности на кончике языка, но потом все-таки вырвался наружу:
— Если и есть такие слова, тебе их не вспомнить.
Глаза Дэвида угрожающе замерцали, но потом сквозь щель в его гневе пробился веселый лучик.
— Нехорошо так говорить, — упрекнул он.
— Да, нехорошо, но не хуже, чем пытаться оттолкнуть меня, как это делаешь ты. Ты мой муж, я люблю тебя, и, если быть с тобой означает уживаться с капризным, злобствующим старикашкой, которым ты, как видно, решил сделаться, так тому и быть.
— Это еще цветочки по сравнению с писающим в постель слюнтяем, который придет следом за ним, — огрызнулся Дэвид и, бросив на стол салфетку, вышел из кухни.
Лиза осталась сидеть, где сидела, не в силах спорить с ним, оправдываться или даже пытаться утешать его, потому что понятия не имела, как подойти к этому, чтобы добиться хоть какого-то эффекта. Она чувствовала себя заброшенной в мир, о существовании которого никогда в жизни не задумывалась, мир, который уже теперь невероятно трудно было не воспринимать как бездонную пропасть.
Дэвид прав, она еще молода, ей даже сорока нет, но пятьдесят три тоже не возраст. И в любом случае, сколько бы им ни было лет, они не заслужили такого жестокого удара от безликого и безнаказанного рока.
Позднее они лежали на кровати в объятиях друг друга. В тот день они занимались любовью со страстью, которая граничила с отчаянием, и одновременно с нежностью, неодолимая сила которой до сих пор отдавалась в их душах и телах. Казалось, что в этот раз они соединились полнее и глубже, чем когда-либо, и, чувствуя вокруг себя сильные руки Дэвида и полной грудью вдыхая ощущение близости, которая связала их как никогда крепко, Лиза едва сдерживала слезы. Как может такой энергичный и здоровый во всех остальных отношениях мужчина пасть жертвой подобной ужасной болезни? Это неправильно. В этом нет никакого смысла. Лизе невыносимо было представлять, что творится сейчас в мыслях у Дэвида. Возможно, он гадает, часто ли они смогут наслаждаться такого рода физической близостью в будущем и сколько пройдет времени, прежде чем он забудет, что такое желание, и перестанет в ней нуждаться? Лизе хотелось сказать ему, что это не важно, что она все равно будет рядом, будет любить его и заботиться обо всех его нуждах, но она понимала, что он не захочет этого слышать.