Слезы темной воды
Шрифт:
Вне зала выстроилась длинная очередь желающих поблагодарить музыкантов, и Дэниел занял место в конце. В ожидании он перебирал слова, которые можно было бы ей сказать, примерял фразы, как костюмы, пока совсем не запутался и не потерял всякую уверенность в себе. Когда подошла его очередь и она протянула ему руку со словами «Спасибо, что пришли», он произнес то, что секунду назад пришло ему в голову:
– Ваша игра соответствует вашему имени.
– Что, простите? – спросила она, отнимая руку.
– Ванесса – это древнегреческое слово. Означает «бабочка».
Что-то изменилось
– Вы как будто не на сцене стоите, а находитесь где-то в другом месте… В воздухе, танцуете с солнцем.
Она несколько долгих секунд смотрела на него, потом ее губы растянулись в улыбке.
– Это не длится долго, – произнесла она, удивив его искренностью. – Это проходит, как и все остальное.
– Но ведь именно поэтому вы играете, правда? Даже несмотря на то, что вы при этом чувствуете себя неуютно.
Он увидел в ее глазах то самое любопытство, которое было запечатлено на лежавшей у него в кармане афише. Она чуть склонила голову набок, глаза ее блеснули:
– Мы с вами встречались раньше?
Он покачал головой:
– Меня зовут Дэниел.
– Вы студент? – поинтересовалась она, пытаясь понять, с кем имеет дело.
– Юрфак в Колумбийском.
– Юридический. А я бы подумала о поэзии. – Вдруг она перехватила взгляд дирижера, попрощавшегося с последним гостем. – Извините, мне нужно идти. Приятно было познакомиться.
Произнесла она это с оттенком сожаления, и он решился задержать ее вопросом:
– Когда вы в следующий раз будете играть?
Он снова увидел ее инстинктивное любопытство.
– У меня в мае выпускные.
Он кивнул:
– У меня тоже.
Она снова бросила взгляд на дирижера.
– Мне правда пора. У нас еще банкет.
– Ясно, – проронил он, чувствуя, что упускает свой шанс.
А потом она произнесла слова, которые изменили его жизнь:
– Я репетирую в Шапиро-холле. Может, как-нибудь там увидимся.
В рассеивающейся полутьме Дэниел взял ручку и начал писать ей письмо.
Дорогая моя В.! Похожа ли любовь на тело? Начинает ли она умирать в день своего рождения? Подобна ли она дыханию превосходства, которое ты ощущаешь, когда держишь в руках скрипку Биссолотти? Мимолетному, уносимому ветром?
Слова растекались по бумаге чернилами, небо постепенно светлело, наступал рассвет. Первые лучи застали его врасплох и ударили в глаза, когда он посмотрел на восток. Он сделал еще один глоток уже едва теплого кофе и стал смотреть, как солнце поднимается над далекими мачтами какого-то большого корабля. Наступление дня изменило его, подняло настроение. Он посмотрел на недописанное предложение и подумал: «Ей это не нужно».
Сложив исписанную бумагу, он спрятал ее в шкатулку. Потом достал чистые листы и начал заново, рассказывая жене о Квентине, о том, как они вместе лазали по камням на острове Ла-Диг, о перемене, за которой он наблюдал с того дня, когда они подняли паруса много месяцев назад. Он подписал письмо своим именем и вывел адрес на конверте. Оно будет идти до нее три недели.
– Доброе утро, пап.
Квентин появился в люке сходного трапа. Широкие шорты, футболка, волнистые волосы, уже отросшие ниже плеч. Он начал отпускать их с тех пор, как повстречал Ариадну на юге Тихого океана. Австралийская девушка изменила его полностью, вплоть до того, что он опять стал называть себя Квентином, и это после того, как целый год предпочитал зваться Квентом. Восемнадцатилетний юноша постепенно превращался в мужчину.
– Я проверил погоду по «Пэсседж вэзэр», – сообщил Квентин, усаживаясь в рубке. – Устойчивые ветра с севера, от восьми до десяти узлов, волны меньше метра, и никакой тропической активности в прогнозе. Если поднять генакер, быстро доберемся.
– За десять дней, если выдержит, – ответил Дэниел. – Если нет, то дольше.
Квентин указал на письмо:
– Думаешь, она приедет?
– Может и приедет. – Дэниел говорил с надеждой, которой не ощущал.
Квентин положил рядом с конвертом открытку:
– Я ей тоже кое-что написал.
– Молодец, – сказал Дэниел. – Попрошу начальника порта их отправить.
– А ты слышал про военный корабль? – спросил Квентин. – Вчера вошел в порт с кучей сомалийских пиратов на борту. Здесь их будут допрашивать.
– Американский корабль? – заинтересовался Дэниел.
Квентин кивнул:
– «Геттисберг». Франсуа говорит, это крейсер.
Дэниел посмотрел в сторону рассвета и сфокусировал взгляд на силуэте корабля, едва виднеющегося над портом. Теперь он рассмотрел детали, на которые не обратил внимания раньше: серая краска, двойные надстройки, ощетинившиеся мачтами и антеннами, скошенный бак и мощные обводы корпуса.
– Франсуа еще что-нибудь говорил?
Квентин кивнул:
– Сказал, военные их поймали у берегов Омана, когда они попытались захватить нефтяной танкер. До этого они сидели в бриге.
– Похоже, Франсуа знает все, что происходит в этих местах.
– У него друзей больше, чем шариков в голове, – ухмыльнулся Квентин.
Дэниел громко рассмеялся, представив себе болтливого и рассеянного капитана катамарана «Ла Буссоль», стоявшего на якоре неподалеку. Однако в душе он почувствовал смутное беспокойство. Благодаря патрулям международных военно-морских сил и вооруженным охранным отрядам на торговых судах, за последний год количество пиратских атак значительно уменьшилось. Но пираты до сих пор представляли угрозу от Египта до Индии и Мадагаскара, на огромном участке океана, в который входили и Сейшельские острова. С августа он отслеживал отчеты морских организаций в Лондоне и Дубае, чтобы понять, вызовет ли окончание юго-западного муссона – периода сильных ветров и волнения на море – новую волну морского разбоя, как было в прошлых годах. Но уже два месяца пираты себя не проявляли, нападения происходили редко и в отдаленных районах. Глядя на «Геттисберг», Дэниел ощутил тяжесть ответственности. Жизнь Квентина находилась в его руках. И, чего бы это ни стоило, он привезет сына домой.