Слишком борзая!
Шрифт:
Его орехово-карие глаза смотрели на меня не мигая. Скорее даже не на меня, а сквозь…
— Тимур… — робко решаюсь я сменить тему и заодно обозначить правила. — Я не игрушка, понимаешь? В отношениях нельзя принимать решение в одиночку. Помимо мнения, у нас обоих есть чувства, и мы должны с ними считаться.
— Ты слышишь меня? Ты в порядке? — не зная, как ещё реагировать
Взгляд Тимура сфокусировался на мне, подтверждая мои ощущения собственной прозрачности минуту назад.
— Никто не найдёт… игрушки, — хлопнув веером своих смоляно-чёрных ресниц, выдал этот неадекват.
— О чём ты говоришь? — насторожилась я, в эту секунду сообразив, что Тимур уже давно не в диалоге со мной, а где-то в чертогах своей памяти плутает.
— Пойдём со мной, Малышка, — внезапно севшим голосом позвал меня Тимур, нежно перехватывая мою ладонь.
Ещё не дойдя до двери на втором этаже старого особняка, я поняла, что Тимур ведёт меня в свою детскую комнату. В ту самую, из которой его когда-то и похитили.
От первого взгляда на красивую, но безжизненную детскую у меня защемило в груди. Казалось, что всё в ней застыло тридцать лет назад. И мебель, и игрушки, и даже время зависло в пространстве.
Впервые я так несмело шагнула в комнату, где произошло преступление, и остановилась в дверях, наблюдая за целеустремлённым мужчиной. Тимур, в отличие от меня, не расклеился, поддавшись эмоциям, а уверенно распахнул дверцы небольшого детского шкафчика.
— Ты что-то вспомнил? — спросила я, приближаясь к нему и заглядывая в шкаф.
Детские вещи Тимура были аккуратно развешаны, прозрачные футляры с обувью тоже стояли на верхней полке шкафа в определённом для них порядке. Но Тимура интересовали ни эти вещи.
— Скорее я об этом и не забывал, — ответил Тимур, вытаскивая из шкафа большой контейнер с игрушками, и пояснил: — Этот синий ящик со слоном мне очень часто снился.
— Ты помнишь этот сон? Можешь мне его рассказать? — очнулся цепкий следак во мне, почуяв новую нить.
Тимур не стал рыться в своих солдатиках и прочих мальчишеских
Груда игрушек оказалась на полу, и только на самом дне, приклеенное чем-то к пластику, сверкнуло драгоценными камнями ювелирное изделие, имеющее только один аналог.
И в следующую минуту нашёлся ответ на загадку вечно сбитых к низу простыней в постели Тимура.
— В моих снах… шокирующий… кошмарный контент, Малышка.
Я не позволила Тимуру извлечь крестик, уже набирая папе. Пока не ясно, будет ли полезна следствию эта улика, но и её необходимо оформить по всем правилам и уполномоченными на это сотрудниками правоохранительных органов.
Тимур не стал дожидаться экспертов МУРа и уехал по своим деловым делам. А я нарыла в своей сумке лупу, и пыталась разглядеть изделие, не доставая его со дна контейнера.
Приклеился крестик, похоже, что на жвачку, но не это было самым важным, хотя и её следует изучить, возможно, удастся выделить ДНК того, кто её жевал. Самым важным было то, что по всей боковой поверхности, что я могла разглядеть, изделие было покрыто коричнево-красными пятнами. А это могло означать лишь одно — Тимур принёс и спрятал его здесь уже после того, как обнаружил свою маму в луже крови в гостиной.
Картина с крестиками становилась всё более прозрачной. Оба изделия теперь находились в руках следствия. Один пролежал в этой комнате тридцать лет — тот, что действительно принадлежал Лизе. И из-за того, что никто и никогда не заявлял о его пропаже, крестик никто попросту даже не искал. Второй оказался у Тимура спустя много лет после его похищения. Скорее всего, будучи ребёнком, он попросту спёр этот крестик у своих похитителей, не догадываясь о том, кто они на самом деле и что крестик принадлежал ни его маме, с которой его так жестоко разлучили. Он был просто ребёнком, с огромной раной в душе… И хоть его память оберегала его психику, обволакивая непроглядным туманом эпизоды прошлого, подсознание Тимура упрямо хранило в себе все самые страшные, но очень важные детали.