Слишком хорошая няня

Хаан Ашира

Традиционно встречаем на кухне, потому что в комнате есть запрещено. Даже по праздникам. Но мне и так уютно. И пластмассовая елочка на холодильнике с игрушками, которыми ее украшала еще бабушка в своем детстве, и простенький фонарик из Икеи, который тоже стал традицией — мы ставим его на подоконник. И даже скромные бутерброды формата три икринки на полпачки масла. Традиция — это не про роскошь, а про тепло поддержки самых близких. Мы помним друг о друге, и это греет.

— А что рассказывать? Бабушке в пансионате нравится, велела до Рождества

не являться, — нарезаю последний соленый огурец, выжимаю майонез и смешиваю оливье в миске. — Вика открыла для себя местный «Тиндер», говорит что первое время не верила, что там все мужики настоящие. У нас таких даже среди альфонсов не найти. Звонил начальник с моей первой работы, звал обратно.

— А ты?

— Они подняли зарплату на тридцать процентов, мам.

— Так отлично же!

— Учитывая, что прошло шесть лет, и мои запросы теперь в четыре раза выше…

— Зато надежно! Оттуда ты сама ушла, а остальные — то обанкротятся, то переедут.

— Ох…

Слушаю еще одну речь президента — на этот раз новенькую.

Поднимаю бокал под еще одни куранты.

Мама быстро пишет на бумажке желание, сует в огонь, обжигается, размешивает пепел и успевает таки выпить шампанское.

Мне хватает одного глотка.

— С Новым годом!

Она мне дарит скромный бежевый палантин, я ей — духи, которые ей понравились в магазине. Дорогие — зверски. Ни я, ни она пользоваться подарками не будем, это тоже традиция.

Но тут мама вдруг делает хитрый вид и вытаскивает еще одну подарочную коробочку. Заинтригованная, разрываю упаковку и удивленно смотрю на пару мужских тапочек. Размера сорок девятого.

На мое безмолвное изумление, мама смущенно говорит:

— Говорят, помогает по фэн-шую. Если мужские тапочки в доме поставить, мужчина заведется. Вот. Давай попробуем?

Не знаю, какую реакцию она от меня ждет, но я просто молча откладываю подарок в сторонку и медленно складываю упаковочную бумагу. Разглаживаю края, не поднимая глаз.

— Ларчик, ну… — мама смущается. — Я же добра желаю. Не сердись.

— Конечно, мамочка! — я обнимаю ее и вздыхаю.

Как обычно, съев по ложке салатика, перемещаемся в комнату, где по телевизору идет «Голубой огонек» посвежее того, что мы смотрели с Александром.

Мама устраивается в кресле с книгой под рукой. Она утверждает, что не может только смотреть на экран, ей надо попутно еще и читать. Но я знаю, что чаще всего она увлекается и про телевизор забывает.

С кухни раздается пищание телефона, и я иду туда, не включая свет. Эту квартиру я знаю наизусть — спинным мозгом и виртуальными вибриссами. Без сознания смогу пройти из маленькой комнаты в ванную, не споткнувшись. И сейчас мне слишком уютно в этой темноте, пахнущей запеченым мясом, мандариновыми корочками, мягким хлебом и домашним теплом, чтобы разрушать ее ярким светом.

— Привет, — улыбаясь, говорю я в трубку, потому что на экране «Александр», и я как-то удивительно рада его слышать

сейчас.

— С Новым годом, Лала, — говорит он.

— С Новым годом, Саш.

— Ты меня уже поздравила.

— Кстати, под елочкой для тебя подарок, — говорю я.

— Да? Спасибо… Надеюсь, я могу его открыть завтра с Диной? Там ничего такого?

— Мечтай!

— Ну уж и фантазировать нельзя! Хотя я уже посмотрел — ни в одну из коробок под елкой не поместилась бы личная няня, перевязанная красным бантиком…

Дурацкий, хоть и милый флирт, безобидный и невинный, а сердце все равно начинает колотиться чаще, и к коже приливает тепло. Стою в темноте, опираясь коленом о батарею и смотрю за окно, где в небе расцветают фейерверки. Яркие — на сотни зарядов, попроще — одиночные зеленые ракеты.

Это такая волшебная ночь.

Можно и пофлиртовать немножко.

— Чем занята?

— Ничем особенным, — признаюсь я. — Ем мандарины и смотрю, как мама спит перед телеком. Если его выключить — сразу просыпается.

— А дальше какие планы? — вкрадчиво интересуется Александр, и у меня чуть-чуть захватывает дух от мысли, что не просто ради светской беседы.

— Наверное, тоже пойду спать, — говорю я небрежно, а внутри все ноет от надежды, что он предложит что-нибудь поинтереснее.

— Ага… — говорит он задумчиво, и в воцарившиеся несколько секунд тишины я успеваю разочароваться в своих наивных надеждах. — Выгляни в окно.

— Я и так смотрю… — прижимаюсь лбом к холодному стеклу и вижу то, что ускользало от взгляда раньше — под самыми окнами стоит серо-черный «роллс-ройс» с горящими фарами.

— Неужели тебе не жаль Карима! — притворно возмущаюсь я. — В новогоднюю ночь заставлять работать жестоко!

— Он мусульманин, Новый Год не празднует, — хмыкает Александр. — Ну что? Прыгаешь?

— Тебе так срочно нужна няня? — оттягиваю я самое сладкое, но внутри лихорадочно планирую, как буду на цыпочках выбираться из квартиры, чтобы не разбудить маму. — Дина еще не спит?

— Давно спит, — голос Александра становится ниже, мягче, затягивая меня в волнующие фантазии. — Няня мне нужна для себя…

43

Всю дорогу до Писательского Небоскреба я молча сижу на заднем сиденье «роллс-ройса». Но Карим хороший водитель — он даже не косится на меня в зеркало.

На улице полно народу, несмотря на мороз. Все смеются, делятся бенгальскими огнями и шампанским, кричат «ура!» фейерверкам. Машины осторожно пробираются между людьми, вышедшими на Невский. Набережная перекрыта, и мы подбираемся с другой стороны — мне приходится пройтись пешком. На холоде в голове должно бы стать яснее, но морозный воздух кружит голову и пьянит гораздо сильнее бокала шампанского, что я выпила с мамой.

В лифте сердце колотится, как бешеное, и я разматываю шарф, который меня душит.