Слишком много денег
Шрифт:
Утром Веня сказал, что для реализации намеченного плана необходимо следующее: темные очки, галстук, наручники, пластырь, лак для ногтей (“Как можно более красный!”), а еще – тут он задумался ненадолго – еще баллончик с краской (“Ну, знаешь, который сам брызгает!”). Цвет – серебристый или серый, но обязательно с искрой. Набор выглядел довольно странно, но вчерашний успех убедил меня, что Веня свое дело знает. Дав задание, он пошел бриться, чего ужасно не любил и делал только в случаях самой крайней необходимости. А я двинулся на Большой Базар, расположенный от нас через дорогу.
Чего только там не было! Бесконечные крытые галереи расползались
Вот и я довольно быстро все купил, правда, с наручниками повозиться пришлось: игрушечные мне не годились, полицейские не продавались, торговцы холодным оружием удивленно пожимали плечами. Удача улыбнулась мне только в салоне для новобрачных. Купленные наручники, правда, были украшены розовыми кружевами и бантиками, но я всю эту дребедень сразу оторвал. Мрачно наблюдавший за моими действиями торговец покачал головой и повесил обратно элегантную плетку с кистями, которую собирался предложить мне в придачу к наручникам с хорошей скидкой…
Вернувшись домой, я застал Веню в костюме и белой рубашке. Он стоял перед зеркалом и с нескрываемым отвращением смотрел на собственную чисто выбритую физиономию. Когда же его горло было упаковано в тесный галстук, Веню просто перекосило.
– Вот увидишь, – довольно твердо заявил он, – я даже в ООН буду без галстука выступать…
– Где, где? – удивился я.
– В ООН! – отрезал Веня и велел мне надеть старую одежду, ту самую, в которой я был в день нашей встречи. И вообще придать себе потрепанный вид.
– Синяки нужны? – безропотно спросил я.
– Нужны! – Веня был безжалостен. – Как минимум два.
Я послушно влез в рубашку без рукава и мятые рваные штаны, пару раз стукнул себя по лбу входной дверью, потом вышел в коридор и, убедившись, что там никого нет, повалялся по полу. Веня с интересом смотрел на мои действия и давал довольно дельные советы типа слегка смочить одежду для лучшего прилипания грязи.
Когда мой вид достиг нужной, с его точки зрения, кондиции, Веня сказал, что теперь мы поедем в советское консульство, где мне как обычно надо будет ничему не удивляться, не задавать глупых вопросов и делать, что сказано. Я кивнул головой в знак согласия, и мы пошли ловить такси. Езда по городу в таком непотребном виде могла закончиться разбирательством с полицией, а это совершенно не входило в наши планы. А в такси можно как угодно ездить…
При виде гордо реющего красного флага, фигурных чугунных ворот и небольшого особняка, утопающего в зелени, я почувствовал в горле комок. Вспомнилась старая шутка: Штирлиц склонился над картой, его неудержимо рвало на Родину…
Но вместо привычного удовольствия от меткого слова, я почувствовал только печаль. Вернусь ли я когда-нибудь домой? Или так и останусь на всю жизнь отставшим от корабля моряком? От всех этих мыслей мне стало нестерпимо грустно. Веня, заметив мои терзания, заботливо спросил, не случилось ли чего. Я попытался объясниться, но он, быстро врубившись в ситуацию, довольно строго сказал, чтоб я не валял дурака и не забивал себе голову всякой ерундой.
– Дело делать надо! – Веня был предельно собран и серьезен. –
Он знаками показал таксисту, чтобы тот ждал нас здесь. Потом поправил галстук, надел темные очки и довольно ловко защелкнул у меня на руках наручники.
– Веня, – возмутился я, – что за игры!?
– Слушай внимательно, – он вытащил из кармана пластырь, – ты теперь американский шпион. Понял?
– Да какой я шпион! – рассердился я не на шутку, а про себя подумал, что у Вени на почве денег, видно, совсем крыша поехала.
– Американский! – по слогам повторил он, и вид у него в галстуке, костюме и темных очках был, между прочим, вполне серьезный. – А я – советский разведчик. И тебя вроде как в плен взял. Понял?
– Да зачем все это надо!?
Но Веня не стал больше препираться, а быстрым движением заклеил мне рот пластырем и дернул за руку – пошли! Ладно, вроде с икрой он все ловко разыграл, может, и здесь получится? Выйдя из машины, он решительно взял меня под локоть и потащил к воротам. Пузатый полицейский, дремавший в будке у входа, спросонья захлопал глазами, но Веня уже требовал срочной аудиенции с советским консулом, ссылаясь на интересы государственной безопасности. Он говорил так напористо и жестко, что не более чем через десять минут мы оказались в большом прохладном кабинете. Консул встретил нас в совершенно расстроенных чувствах и криво завязанном галстуке. Мне кажется, он, как и полицейский, мирно дремал перед самым нашим появлением. Он смотрел то на мою растерзанную фигуру, маячившую у двери, то на энергичного молодого человека, назвавшегося капитаном Комитета Государственной Безопасности. И ничего не понимал…
– Я выполняю в Стамбуле особое задание! Вам разве не сообщили? – строго спросил Веня, в упор глядя на растерянного консула, и вопросительно добавил: – Товарищ…
– Сидорчук, – представляясь, консул вежливо привстал и кивнул. – Но мне никто ничего не сообщал.
– Это потому, что вам, товарищ Сидорчук, и не должны были ничего сообщать! Задание проходит в режиме особой секретности, – не слишком логично пояснил Веня, но консулу сейчас было не до логики. – Только крайняя необходимость вынуждает меня обратиться к вам за помощью.
– Да я, собственно… – заблеял консул, пытаясь выразить готовность послужить интересам государственной безопасности, но мысли не шли в голову, и пришлось ограничиться забытым пионерским лозунгом: – Всегда готов!
На самом деле он испытывал сильнейшее желание как можно быстрее покинуть кабинет и вернуться в маленький тенистый садик, который примыкал к зданию консульства. Там среди деревьев его ожидало чудесное мягкое кресло, недопитый чай и недочитанная книга…
Однако энергичный тип в темных очках смотрел так строго, что об этом не могло быть и речи.
– Хорошо, – чуть мягче похвалил его Веня и ткнул в мою сторону пальцем. – Это особо опасный американский шпион! Вы немедленно должны переправить его в Союз. За его сохранность будете нести личную ответственность!
Консулу показалось, что короткие рубленые фразы, точно выплевываемые страшным визитером, – это не просто слова, а удары судьбы, обрушившиеся стремительно и страшно на все его безмятежное существование. Они безжалостно разрушали и мягкое кресло в тенистом садике, и ежевечерние прогулки по набережной, и чудесные завтраки в том замечательном кафе на крыше “Хилтона”, откуда так хорошо любоваться просыпающимся городом…