Слишком много колдунов
Шрифт:
Она ещё не знала, какая пакостная новость ждёт её в соседней лаборатории, где её муж Франциск обрабатывал результаты первых анализов.
Нони вздохнула чуть поглубже, снова открыла глаза. Ей стало лучше, комната не двоилась, а запахи не тревожили совсем.
— Какая нежная, — проскрипел уже знакомый голос. — Всего-то четверть дозы, а как подействовало.
— Кто вы? — спросила актриса, медленно поводя глазами.
— Я Клотильда Меффрэ, — произнёс голос. — Но ты, девочка, будешь звать меня госпожа Меффрэ, потому что я старше, умнее и сильнее.
С этими
Зрелище было не для слабых духом.
— Где я? — спросила актриса.
— Ты в безопасности, — ответила толстуха.
— Что вы от меня хотите?
— О-о, — протянула страшная женщина. — Какой точный и своевременный вопрос. Я хочу, девочка, чтобы ты стала Евой.
Нони сказала:
— Я не понимаю. — Она быстро приходила в себя, и уже чувствовала голод, который начинал как-то даже бороться со страхом перед этой толстухой, похожей на ведьму.
Лицо госпожи Меффрэ дернулось, и Нони вздрогнула.
— А что тут понимать, — раздраженно сказала Меффрэ. Она не любила говорить прямо, а любила говорить возвышенно, метафорами, но тупизна этой красотки вынуждала её называть вещи своими именами. — Родишь пару девочек. Можешь больше. Это всё, что от тебя требуется.
— Я не хочу, — отчаянно сказала Нони. Она собралась с силами и села на кровати, обняла колени, и смотрела на похитительницу огромными бездонными глазами.
Какая же она красивая, чёрт возьми.
Меффрэ окончательно поняла, что Нони-спящая ей нравится значительно больше, чем Нони-говорящая. Да что там, вторая попросту бесит. Хотелось крепко схватить её за пижаму и надавать пощёчин — раз-два, раз-два, раз-два и по лбу так плашмя ладонью бац! — может, тогда во влажных оленьих глазах появится хоть что-то, похожее на мысль.
Нони почувствовала её настроение и натянула одеяло до подбородка, не сводя с неё взгляда. Нет, она просто испугана, устало подумала госпожа Меффрэ. Она отвернулась и начала передвигать какие-то склянки на столике у стены.
— Вы не понимаете, — выговорила Нони сквозь зарождающиеся где-то в груди всхлипы и рыдания. — Не понимаете.
И вздрогнула снова: госпожа Меффрэ с треском разбила какую-то колбу и, невнятно ругаясь, начала убирать осколки со столика.
— Я-то как раз всё понимаю, — ответила она раздражённо. — А вот ты, похоже, нет. Так я тебе объясню.
Меффрэ смотрела прямо ей в глаза.
— Лучшая клиника этого мира окружает тебя своей заботой. Лучшая. Знаешь, что такое «клиника»? Конечно, знаешь. И если кое-кто не будет глупить и капризничать, то всем будет хорошо и даже прекрасно.
Она закончила свою короткую речь и очень доброжелательно (как ей казалось) уставилась на актрису. Может, быть, именно из-за красоты мисс Горовиц она не сразу заметила, что предполагаемая мать нового мира как-то изменилась — не очень заметно, но принципиально.
— А от… — Нони прокашлялась. — От кого? Ребенок.
Меффрэ осклабилась.
— Не бойся, девочка, — сказала она. — Никакой потной возни.
Она прошла к морозильнику над столом и выдвинула оттуда небольшой сетчатый ящичек,
— Ты уснёшь ненадолго, а проснёшься уже беременной.
— Это… это чьё-то семя? — с отвращением спросила актриса. — Я не смогу…
— Это отличное семя, — твёрдо сказала Меффрэ. — У него много хороших свойств. Будем надеяться, что они передадутся твоим дочерям. Нашим дочерям. Мальчики, как ты понимаешь, абсолютно исключены.
— Я не смогу, — повторяла Нони, закрыв ладонями лицо. — Не смогу. Вы не понимаете.
— Я всё понимаю, и всё ты сможешь, — непреклонно ответила Меффрэ. Так суровая мачеха парирует глупости дуры-падчерицы.
— Меня спасут, — сказала Нони, утирая слёзы. — Жак и его друзья придут и вытащат меня. И вам будет плохо.
— Даже если они сюда доберутся, — произнёс незнакомый мужской голос, — в эту лабораторию им не попасть. Это самое безопасное место в мире, безопаснее, чем ваше предыдущее убежище.
Открылась дверь, и вошел Франциск Прелати, худой пожилой колдун с вытянутым сухим лицом, одетый в зелёный халат лаборанта и длинные гладкие резиновые перчатки
— Безопаснее и просторнее, — заметила Меффрэ. И тут только она осознала, что её муж вошёл без стука, без приглашения и разрешения, то есть дело было серьёзное. Она с тревогой посмотрела на него: так и есть, на его лице было изображено ангельское терпение, как всегда в те моменты, когда он хотел сообщить ей особенно скверную новость. В колбе, которую он нёс осторожно, жидкость была бурой, а на дне шевелились тёмно-коричневые хлопья. Не красноватые, что было бы приемлемо, а густо-тёмно-коричневые.
У Меффрэ ослабли ноги, она опёрлась на столик.
— Сколько? — одними губами спросила она. Франциск поклонился Нони вежливо, затем бесконечно сочувствующим голосом произнёс:
— Шестьдесят. Плюс-минус два-три года.
Меффрэ потрясённо глядела на него, затем медленно перевела взгляд на красавицу, сидевшую на койке. Нони по-прежнему прятала лицо в ладонях.
— Шестьдесят…— выговорила Меффрэ. — Шестьдесят.
Актриса подняла голову. Господи, подумала Меффрэ, как же я сразу не увидела. Глаза. Глаза ведь сразу выдают. Как же я не увидела? Как?
— Шестьдесят три, если точнее, — тихо сказала Нони, разглядывая кисть своей руки, будто видела её в первый раз. — Мне шестьдесят три года, уважаемая… Клотильда.
Посмотрела на Прелати, затем на Меффрэ.
— И, я думаю, это проблема. Поэтому… — она терпеливо улыбнулась. — Поэтому расскажите, что вы тут умеете. В лучшей клинике этого мира.
6
— Это первый и единственный саркофаг, про который мы наверняка знали, кто там лежит, — слегка отрешённо рассказывала Прелати. — К тому же ещё неэвакуированный. Но через полгода мы с Франциском уже отчаялись напасть на след, и Меффрэ решила вернуть нас с Майей в Британию, чтоб потом придумать, как выкрасть его уже у эвакуаторов, если они его найдут. Меффрэ послала за нами автокапсулу, но она поломалась. То, что вы называете чудовищем. Вы его распилили и вытащили нас оттуда. Дальше вы знаете. Всё пошло совсем не так.