Слишком много подозреваемых
Шрифт:
Аурелия сама не смогла бы внятно объяснить, почему она выбрала этот чудесный майский день для уборки своего чердака. Идея пришла голову неожиданно, без какого-либо повода, когда она допивала вторую чашечку утреннего кофе. Поднося чашку ко рту, слушая, как потрескивают старые половицы на кухне, глядя, как за окном в саду птицы, суетясь, вьют гнезда, она вдруг ощутила неодолимую потребность очистить себя от остатков и пут прежней жизни.
Кроме того, ей нужно было свободное пространство. Двадцать ее лучших полотен, написанных маслом, – пейзажи размером три на три фута – были либо прислонены к стенам, либо спрятаны в кладовую. Накануне ее выставка в Гилд-холле,
– Это плохое время года. Сезон по-настоящему еще не стартовал. – Директор галереи утешал ее, пока она перетаскивала изображения картофельных полей, пологих дюн, пестрых цветников, заключенные в простенькие рамки, и грузила их в свой мини-фургон.
Она везла их обратно по Монтаук-хайвей, через Бриджгемптон и Уотер-Милл в Саутгемптон, потом свернула на Хелси-Нек-лейн, а там уже и на подъездную дорожку к своему гаражу. На всем пути Аурелия плакала, и слезы иссякли только тогда, когда она разместила картины там же, откуда они отправились в трехнедельное странствование – в ее домашнем вернисаже. Затем Аурелия провела тщательный осмотр всех работ и ощутила гордость за себя и за свои творения. Неважно, что мир не соизволил обратить на них внимание.
Однако полотна было необходимо куда-то убрать. Гостиную – единственное помещение, где она могла кого-нибудь принять, в таком состоянии нельзя было использовать по назначению.
Пробираясь под низкими чердачными балками, Аурелия видела свою уродливую тень, когда на нее падал луч света из круглого запыленного окошка. Она сознавала, что организованность и решительность ей не присущи, поэтому торопилась все закончить, пока ее порыв не угас. Она заставляла себя быстро, без раздумий, отбирать, что оставить, что выбросить, а что передать в магазин подержанных вещей при Первой конгрегациональной церкви. Она никогда не посещала церковь в прошлом, не собиралась уделять ей внимание и в будущем, но рассчитывала на то, что там найдут применение ненужному барахлу. Почему бы нет? Спальные мешки, трехколесный велосипед, разные корзиночки и вазы, подушечки для иголок, скамеечки и детские креслица еще могли кому-то послужить.
Поеденный молью ковер, надбитый заварочный чайник и пожелтевшие газеты отправятся на помойку. Туда же – алюминиевые кастрюли и сковороды. Она читала, что пользование алюминиевой кухонной посудой приводит к болезни Альцгеймера.
Как поступить с детской одеждой, решить было труднее. Вскрыв коробку с аккуратно сложенными платьицами, крошечными туфельками, с парой вельветовых пальтишек с блестящими пуговицами, она силилась вспомнить, как выглядели Фрэнсис и Блэр, две ее дочери, в этих нарядах. Трудно было сейчас представить их малышками. Несмотря на три года разницы между ними, она одевала их как близняшек, но едва у девочек проявились зачатки собственной воли и самосознание, они не пожелали, чтобы с ними обращались как с куклами. Ричард Пратт, тогда бывший ее мужем, смеялся, наблюдая, как Аурелия воюет с малышками.
– Ты должна быть довольна. Твои дочери – копия тебя. Никто не сможет ими командовать.
Платья были предусмотрительно обернуты тонкой белой тканью, чтобы сберечь их для будущего поколения, хотя внуков так и не появилось. Аурелия почти потеряла надежду выступить в роли любящей бабушки. Фрэнсис, ее старшая дочь, упустила возможность стать матерью, разорвав помолвку с Пьетро Бенедетти, красивым итальянцем, который начал ухаживать за ней, когда она еще только поступила на юридический факультет.
Аурелии нравился Пьетро. Он был
На брак младшей дочери, Блэр, тоже была слабая надежда. Аурелия ничего не слышала о ее с Джейком Девлином планах насчет детей. Они, казалось, целиком были поглощены делами своей галереи и светской жизнью. Аурелия частенько задумывалась о том, находят ли ее дочь и зять перерыв в череде званых обедов, встреч, заседаний, благотворительных банкетов, презентаций, торжественных открытий и прочего, чтобы переспать вместе. Их график был предельно уплотнен. Кроме того, если Девлин-младший и появится на горизонте, великая модница Блэр фыркнет и с презрением отвергнет когда-то ношенные ею самой детские вещички.
Аурелия решила, что весь детский гардероб следует отдать церкви. Выпрямившись, она потерла ладонями натруженную поясницу и оглядела чердак. Осталось разобраться только с одной неопознанной коробкой. Когда она развела в стороны картонные створки, пыль поднялась столбом и затмила и без того скудный свет. Аурелия закашлялась, сняла очки в черепаховой оправе и протерла глаза и переносицу. Ей пришлось дожидаться, пока осядет пыльный смерч и воздух обретет относительную прозрачность. Потом она заглянула в коробку, доверху заполненную пачками писем, каждая из которых была перетянута резинкой.
Этих писем было сотни. Аурелия зажмурилась, вспоминая, как мешками приносили поздравления почтальоны на дни рождения дочерей, сколько открыток с добрыми пожеланиями получали они с Ричардом. Немые свидетели прошедших лет, оказывается, не сгинули в неизвестности, а хранились в старой коробке.
Наклонившись, она вытянула одну пачку наугад. Резинка лопнула, едва пальцы Аурелии попытались снять ее, и письма рассыпались. «С днем рождения, мамочка!» – корявые печатные буквы, начертанные красным карандашом и обведенные желтым кружком, бросились ей в глаза. Она могла разглядеть и едва заметную карандашную линию под буквами, проведенную для того, чтобы буквы не выпрыгивали из строки. Блэр написала: «Не грусти, что тебе тридцать пять. Все впереди. Кто-нибудь скоро женится на тебе». Аурелия усмехнулась. Внутри каждой буквы О были нарисованы глазки и улыбающийся рот.
Она выгребла письма из коробки и принялась вскрывать пачки одну за другой. Кроме поздравлений по случаю разных праздников, тут были и просто открытки с видами, присланные из отдаленных мест, где Ричард и она или их друзья когда-то побывали. Среди различных почерков, показавшихся ей теперь, за давностью лет, незнакомыми, она узнала свой – мелкий, аккуратный, выработанный еще в юности на секретарских курсах.
Аурелия развернула помятую, стершуюся на сгибах страницу. «Март, 27. 1966» – было обозначено в правом верхнем углу.
«Дорогой Ричард!
Я плохо подготовилась к тому, чтобы внятно объяснить свои чувства, и не вооружилась доводами, почему нам лучше расстаться. Ты был для меня хорошим мужем, а девочкам – замечательным отцом. Но по мере того, как в наших взаимоотношениях все чаще возникают недоразумения и все сильнее на меня давит груз обязательств, связанный с нашим образом жизни, я все более чувствую себя подавленной. Я быстро устаю и увядаю там, где другие женщины, наоборот, расцветают пышным цветом.