Слишком много привидений
Шрифт:
Будто кто толкнул меня: перед глазами зарябило, мир перевернулся, и я вдруг увидел, что уже не пробираюсь между деревьями лесопосадки, а стою на асфальте во дворе какого-то дома. Сердце екнуло, но я тут же понял, где нахожусь и каким образом здесь оказался. Нет, не мой «бог» перенес меня в этот двор. Просто огонек надежды, что не все обстоит так плохо, как казалось, подсознательно толкнул меня к людям, к самому близкому человеку. Телепортировался я сам, и к этой своей новой возможности надо тоже привыкать и научиться ею управлять, чтобы
Стоял я во дворе дома Люси, грязный, мокрый, и страстно хотел ее видеть. И плевать мне было на то, что влечение к Люсе во мне вызвали искусственно. Любовь — сугубо человеческое чувство, и электронной свахе просто повезло, что все так получилось. Не подошли бы мы друг другу, никакие виртуально-психологические установки не помогли бы.
Несмотря на раннее утро, у Люсиного подъезда на скамеечке сидели старушки. Давно не было в Алычевске погожего дня, вот они и выбрались из опостылевших квартир на свежий воздух спозаранку. Меня они встретили недобрыми взглядами и поджатыми губами. Неудивительно, одежда на мне была насквозь мокрая, джинсы по колено заляпаны грязью.
— Еще один к ведьме пошел, — услышал я за спиной свистящий шепот. — Она всю шантрапу к себе приваживает.
Не оглядываясь, я проскользнул в подъезд и стал подниматься по лестнице. Хорошо, что в доме оказалась какая-то опустившаяся проститутка, и никто из старушек не предположил, что я иду к Люсе. Сама мысль о подобном была неприятна.
В дверь я звонить не стал. Еще кто-нибудь из соседей выглянет в глазок и увидит, к кому именно пришла «шантрапа».
Приложил ладонь к замочной скважине, повернул ее, и язычок, щелкнув, отворил дверь.
Предсказание догнало меня, когда я перешагнул порог. Поздно оно проявилось, может быть, зная все наперед, сюда бы и носа не показал. Обомлев, я застыл в прихожей.
— Чего ревешь? — донесся из комнаты хриплый мужской голос. — Выпей! Ну? Какого черта я сюда приперся — твои стенания выслушивать, что ли?
— Так и иди на хер! — сорванным голосом выкрикнула Люся. — Выпил, а теперь катись!
— Не, я сюда не затем пришел. Зря, что ли, водкой поил? Всю ночь она рыдала, а с утра — все по новой? Так не будет!
Я стиснул зубы и зажмурился. Попал я точно «по адресу». Опустившейся «ведьмой» была Люся. И началось все это месяц назад после моей гибели. По крайней мере именно так ей сообщили в УБОП, и даже тело, искусно сработанное в мастерских группы «Кси», выдали для захоронения.
— Чего кочевряжишься? — продолжал наращивать недовольство мужской голос. — Иди сюда!
Из-за двери в комнату послышалась какая-то возня. Люся вскрикнула, мужчина чертыхнулся, а затем матерно выругался.
— Падла, ты еще кусаться?! — взревел он.
Донесся глухой удар, грохот падающего стула, звон разбитой посуды.
Я не выдержал и шагнул в комнату.
За время моего отсутствия квартира разительно изменилась. Исчезла практически вся обстановка,
При моем появлении он тоже обомлел, но сориентировался гораздо быстрее меня.
— А ты что за хрен с бугра?! — рявкнул он и шагнул мне навстречу.
Наверное, я побелел от ярости. Не помню. Глаза застлал кровавый туман, я выбросил вперед правую руку, схватил волосатого мужика за шею и оторвал от пола как пушинку. Он замахал руками, пытаясь ударить, но я ударов не ощутил, словно меня защищала невидимая броня. Лицо мужика побагровело, он захрипел и схватился за мою руку. Возможно, не сделай он этого, его горло не выдержало бы. На вытянутой руке я вынес его из комнаты, молча вышвырнул на лестничную площадку и захлопнул дверь.
Пару минут я стоял в прихожей, приходя в себя после приступа необузданной ярости. Волосатый мужик возвращаться за оставленной одеждой не собирался. Хватая ртом воздух, босиком сбежал по лестнице, выскочил во двор и устремился прочь, не разбирая дороги.
Да уж, силой меня наделили непомерной. Чем еще?
Вернувшись в комнату, я поднял с пола Люсю, перенес на кровать, уложил, сел рядом. Она сильно изменилась. Словно за месяц постарела лет на двадцать. Лицо приобрело скорбное выражение, под глазами чернели круги, а на подбородке, темнея на глазах, разливался свежий фиолетовый кровоподтек.
Я смотрел на нее с болью и горечью. В горле стоял ком, но я не плакал. «Мужчины не плачут ни при каких обстоятельствах», — сказал моему парализованному телу у озера Махмуд, и эти слова навсегда атрофировали мои слезные железы. Не в чем мне было обвинять Люсю. Не имел я на это никакого права — я ведь умер, она меня похоронила. Шестой участок, третья линия, восьмая могила — такой теперь у меня адрес.
Люся шевельнулась, застонала. Не зная, получится у меня или нет, я охватил ее лицо ладонями, напрягся. И, кажется, получилось. Черты лица разгладились, исчезло скорбное выражение, Люся успокоилась. Дрогнули веки, и она открыла глаза.
— Роман… — слабым голосом прошептала она, глядя на меня туманным взглядом, будто видела во сне. — Ты жив… Ты вернулся…
Веки медленно опустились, она вымученно улыбнулась, глубоко вздохнула, потерлась щекой о мою ладонь и уснула. Как я и хотел.
— Спи, — сказал я и убрал ладони от ее лица. — Когда проснешься, все будет хорошо. У нас все будет хорошо.
Но сам в это не верил.
Краем глаза я уловил движение какой-то тени и обернулся. В дверном проеме на кухню стоял краб и виновато переминался на лапах, сконфуженно скосив в сторону глаза на стебельках.