Слишком много счастья (сборник)

Манро Элис

Она поднялась к нам в комнату, виляя бедрами и улыбаясь.

– А миссис Виннер получит сегодня по башке.

Тут она накинулась на меня и принялась щекотать, – она взяла это за моду, причем без всякого предупреждения, после того, как узнала, что я ужасно боюсь щекотки.

Однажды утром Нина не встала с кровати. Сказала, что у нее болит горло и повышенная температура.

– Потрогай мой лоб!

– Но ты же всегда такая горячая.

– Сегодня я горячее, чем обычно.

Была пятница. Нина попросила меня позвонить мистеру Пёрвису и сказать, что она хочет остаться тут на выходные.

– Он

разрешит. Он не выносит, если рядом с ним находится больной. Просто повернут на этом.

Мистер Пёрвис спросил, вызван ли врач. Нина предвидела этот вопрос и велела ответить, что она просто нуждается в отдыхе и вызовет доктора или попросит меня вызвать, если почувствует себя хуже. Ну что же, пусть выздоравливает, сказал он, а затем поблагодарил меня за звонок и за то, что я такая хорошая подруга. А потом, уже прощаясь, вдруг предложил мне заехать к нему в субботу на ужин. Он сказал, что в одиночестве ему ужинать скучно.

Нина и это предвидела.

– Если он тебя пригласит на завтрашний вечер, соглашайся. Почему бы тебе не сходить? По субботам там всегда можно съесть что-нибудь вкусное, необычное.

Студенческая столовая по выходным была закрыта. Возможность познакомиться с мистером Пёрвисом волновала и интриговала меня.

– Пойти, что ли, если он зовет?

Наверх я поднималась, уже согласившись поужинать с мистером Пёрвисом, – он так и сказал: «поужинать». Спросила Нину, что лучше надеть.

– Да чего ты сейчас об этом беспокоишься? Это же будет только завтра вечером.

Действительно, зачем беспокоиться? Тем более что у меня было только одно хорошее шелковое платье, бирюзовое. Я купила его сама, потратив часть своего пособия, чтобы надеть на церемонию вручения аттестатов в школе, где я произносила прощальную речь.

– И в любом случае это неважно, – добавила Нина. – Он не заметит.

За мной приехала миссис Виннер. Волосы у нее оказались не просто светлые, а платиновые – цвет, который почему-то вызывал у меня ассоциации с жестокосердием, аморальными поступками и тяжелым жизненным опытом – скитаниями по грязным закоулкам жизни. Тем не менее я решительно потянула ручку передней дверцы машины, чтобы сесть рядом с ней: мне казалось, что так будет скромнее и демократичнее. Она стояла сзади и не стала мне мешать, а потом энергичным движением открыла и тут же захлопнула заднюю дверцу.

Я ожидала, что мистер Пёрвис живет в одном из тех безликих солидных особняков, окруженных лужайками и необработанными полями, каких много к северу от города. Должно быть, упоминание о скаковых лошадях заставило меня так думать. Однако вместо этого мы двинулись на восток – в богатый, но не слишком респектабельный район, застроенный кирпичными домами, в подражание тюдоровскому стилю. Еще только начинало темнеть, но их окна уже вовсю светились, и в заснеженных кустах мигала рождественская иллюминация. Мы свернули на узкую подъездную дорожку, обрамленную высокой живой изгородью, и остановились у дома, который я мысленно назвала современным из-за плоской крыши и множества окон, да и построен он был, судя по всему, из бетона. Здесь не горела ни иллюминация, ни вообще какие-либо огни.

Не было видно и мистера Пёрвиса.

Машина въехала в подземный гараж-пещеру, мы поднялись оттуда наверх на лифте и вышли в переднюю, полутемную и обставленную как гостиная: обитые материей жесткие стулья, полированные столики, зеркала и ковры. Миссис Виннер указала мне на дверь, которая вела в комнату, лишенную окон. Там стояла только скамья, и к стенам были приделаны крючки. Похоже на школьную раздевалку, если не считать полированного дерева и ковра на полу.

– Оставьте здесь свою одежду, – сказала миссис Виннер.

Я сняла сапоги, сунула рукавички в карманы пальто и повесила его на крюк. Миссис Виннер не уходила. Я полагала, что теперь она покажет, куда идти дальше. В кармане у меня была расческа, и мне хотелось причесаться, но так, чтобы она за мной не наблюдала. А кроме того, в этой раздевалке не было зеркала.

– А теперь все остальное.

Она смотрела на меня, желая удостовериться, что я ее поняла. Когда выяснилось, что я не понимаю (хотя в каком-то смысле я догадалась, поняла, но все-таки надеялась, что ошиблась), она сказала:

– Не бойтесь простудиться. Во всем доме хорошее отопление.

Я по-прежнему не двигалась, и тогда она произнесла самым будничным тоном, словно презирать меня ей было неохота:

– Ну вы же не маленькая.

Я могла в этот момент схватить свое пальто. Могла потребовать, чтобы меня отвезли обратно в пансион. Если бы она отказалась, я бы дошла туда самостоятельно. Дорогу я помнила и, хотя было холодно, добралась бы до дома меньше чем за час.

Вряд ли дверь, ведущая наружу, была закрыта, и вряд ли кто-либо попытался бы меня задержать.

– Ну, – сказала миссис Виннер, видя, что я все еще стою не двигаясь. – Вы думаете, вы какая-то особенная? Думаете, я раньше таких не видела?

Ее презрение отчасти и послужило причиной того, что я осталась. Отчасти. Ее презрение и моя гордость.

Я села. Сняла туфли. Отцепила и скатала вниз чулки. Встала, расстегнула и сдернула платье, в котором произносила прощальную речь, последние слова которой звучали на латыни: «Ave atque vale» [6] {20} .

6

«Здравствуй и прощай» (лат.).

20

. «Ave atque vale…» — из стихотворения Катулла с описанием могилы умершего брата.

Все еще пристойно скрытая комбинацией, я завела руки назад и отстегнула крючки бюстгальтера, а потом кое-как его сбросила. Пришла очередь пояса с подвязками, потом трусиков. Сняв, я смяла их в комок и спрятала под бюстгальтер. Затем снова надела туфли.

– Босиком, – сказала миссис Виннер, вздохнув.

Похоже, про комбинацию ей даже говорить было лень, однако после того, как я вновь сняла туфли, она все-таки сказала:

– И остальное. Вы слова понимаете? Все остальное.

Я сняла комбинацию через голову, и она протянула мне бутылку с каким-то лосьоном: