Слишком острая пицца
Шрифт:
Да, с Элен мы увиделись только через полгода. К сожалению, я не смогла попасть на ее свадьбу. Мне пришлось выехать за границу в связи с очень запутанным делом, о котором я еще обязательно напишу.
Но Элен пригласила нас с Дэвидом на новоселье в тот самый дом, который они с Филом все-таки купили у Риты.
Дом действительно очень милый, в красивом и удобном месте.
Оказалось, что из всех моих бывших одноклассниц я теперь – единственная старая дева.
Правда, присутствие рядом со мной Дэвида позволило мне чувствовать себя вполне полноценным членом общества.
Это
В тот день когда Фатмер предстал перед судом, уже после судебного заседания, мы зашли ненадолго в кабинет комиссара. Он нас пригласил, чтобы закончить это запутанное расследование там, где оно начиналось.
– Мне все время хотелось спросить вас, – заговорил Эрик Катлер, как только мы устроились в креслах рядом с его столом, – с какого момента вы начали понимать, кто преступник. Было ли это результатом размышлений, опирающихся на факты, или все же проявлением вашей замечательной интуиции?
– Может, это и было интуитивным, – попыталась ответить я на вопрос комиссара абсолютно честно, – но мне с самого начала было понятно, что единственным человеком, который мог отравить пиццу был тот, кто должен был ее доставлять. Ну кто еще мог гарантировать, что именно эта пицца попадет к тому, к кому было нужно.
– Но ведь она попала совсем не к тому, кому предназначалась – удивленно воскликнул Дэвид.
– Ну и что? Всегда есть моменты, которые не может предусмотреть никто.
– И все же ответа на свой вопрос я не получил, – усмехнулся комиссар, – видимо, это так останется для нас тайной.
И что я могла на это сказать? Разве меня можно было обвинить в неискренности? Впрочем, какая женщина откажется от ореола таинственности, который создается вокруг нее мужчинами?
Мы еще долго обсуждали все неожиданные и не очень повороты этого дела. Эрик Катлер дважды готовил для нас кофе.
Из личной жизни детектива
Когда мы с Дэвидом вышли из здания центрального полицейского управления, мой друг предложил мне пройтись пешком. Это было для меня такой неожиданностью, что я даже и не подумала возражать. Какое-то время мы шли молча. Я чувствовала, что эта вечерняя прогулка придумана неспроста. Какой-то вопрос остался для него неразрешенным. И я оказалась права. Хотя мне было бы приятно вот так побродить по вечернему стремительно пустеющему городу и без всякой на то причины.
– Почему ты мне никогда не рассказывала об этом художнике? – вдруг спросил меня мой друг.
– А что рассказывать? – удивилась я.
– Ты что думаешь, я полный идиот? – продолжал упорствовать Дэвид.
– До этого момента я так не думала.
– Но ведь вы с ним были знакомы раньше?
– А разве я это скрывала?
– Ну, и почему бы не рассказать мне все? Я ведь тебе не чужой! Почему ты заставляешь меня думать об этом и придумывать то, чего, может, и не было?
– Ты хочешь сказать, что ревнуешь?
– А что? Это такая уж невозможная вещь?
– Ты меня просто балуешь, – я не выдержала и расхохоталась, видимо, повлияло напряжение последних
– Мэриэл, ну почему ты не можешь вести себя как нормальная женщина?
– А как они себя ведут, Дэвид?
– Господи! Да откуда мне знать?! Я так давно с ними не общался!
Я поняла, что к моему другу вернулось, слава Богу, присущее ему чувство юмора.
Мы очень скоро забыли и о художнике, и о его проблемах, и даже о том кусочке моего прошлого, который вызывал ревнивое любопытство Дэвида и мою тихую грусть, происхождение которой, мне так трудно было понять. Бог знает, о чем мы думали, но говорили уж точно совсем о других вещах. А уж о том, что мы чувствовали, ни я, ни мой друг даже и не пытались думать. И все же…
Это был замечательный вечер, один из немногих в моей жизни. Единственное, что время от времени меня беспокоило – чувство страха перед возможным банальным окончанием этой волшебной прогулки по улицам вечернего, а затем и ночного города.
Но Дэвид промолчал, и я была ему безумно благодарна за это. По крайней мере, до той минуты, когда я оказалась один на один со своим отражением в зеркале.
– Ну вот, – сказала я этому отражению, – ты в очередной раз отстояла свою свободу и независимость.
– Свободу от чего? – неожиданно спросила меня усталая и безгранично печальная женщина по другую сторону призрачной границы реальности.
– От многих неприятных вещей, – продолжила я этот вечный спор.
– Например?
– От ревности, от страданий, от бесконечных мелких обид и придирок, и, наконец, от предательства и разочарования, разве тебе этого мало?
– Позволь и мне продолжить этот список, – не сдавалась та, что не могла отвести глаз, -ты получила полную свободу от радости близкого человеческого тепла, вместо холодной одинокой постели. От маленьких радостей ежедневного узнавания того, кто рядом, а, значит, и понимания себя. От крепкого плеча, способного поддержать тебя в трудную минуту, от нормально женского счастья, вместо усредненного бесполого благополучия.
– Чего ты хочешь от меня? – почти выкрикнула я.
– Чего могу хотеть я? – удивилась она.
– Зачем ты меня мучаешь? Ты же знаешь, что это не зависит от меня!
– Разве?
– А что я могла сделать? Повиснуть у него на шее? Расплакаться?
– Конечно, нет! Ты же у нас гордая!
– При чем здесь гордость?
– Ты окружила себя стеной!
– Если бы это было настоящим, никакие бы стены не устояли!
Бессмысленно было продолжать этот диалог. Я вздохнула и отошла от зеркала. Пошла на кухню, взяла апельсин, разрезала его пополам и сунула ровные половинки в соковыжималку…
Привычная последовательность действий вернула меня в мир моей реальной жизни из призрачного мира грез и фантазий.
И вдруг я вздрогнула от звука, который не ожидала услышать.
– Алло. Ну что ты молчишь? Я ведь знаю, что это ты.
– Я забыл тебе сказать главное, ты уже спишь?
– А с кем ты разговариваешь, если я сплю?
– Ну, так можно мне узнать…
– Ты что забыл номер моей квартиры?
Как хорошо, – подумала я, – что завтра воскресенье.