Слишком живые звёзды
Шрифт:
Он пустил ладонь ей под футболку и, пройдясь по гладкому горячему животу, нащупал чашечку её бюстгальтера, сдерживающего упругие груди. Он чувствовал пыл, исходящий от неё. Она чувствовала страсть, кипящую в нём. И никто из них не заметил, что их сердца хоть и бились с бешеной скоростью, но всё же смогли поймать ритм друг друга и стучали в одном такте, отдаваясь общими ударами в разных грудях. В разных, но крепко связанных меж собой мужчине и женщине.
– Помогло взбодриться? – шепнул он ей на ухо.
– Не здесь. – Она накрыла его руки своими и потянула их вниз, с неохотой, но с пониманием,
Температура их тел превысила температуру поверхности солнца. Они пылали. Они горели. И не давали погаснуть друг другу ни на секунду.
– Ёк-макарёк! Шо за страсти!
Они замерли, будто попали на плёнку фотоаппарата. Их глаза широко раскрылись, и первые пару секунд они так и сидели в той позе, будучи в которой услышали лестный комментарий: сцепленные намертво губы, приподнятая на Вике футболка, под которой копошилась чья-то ладонь, и её ручонки, слабо сдерживающие его более сильные руки, украшенные выступающими вдоль венами.
Будто по команде они оба оторвались друг от друга и обернулись в сторону отвлёкшего их голоса. Перед ними стояло четверо пожилых мужчин, и на лице каждого из них играла озорная улыбка. Застукать целующуюся парочку, когда ты уже размениваешь шестой десяток, и видеть, как их щёки со скоростью света заливаются краской, заставляет вспомнить, как когда-то ты сам, уже дряхлый старик, своим орехоподобным попенгагеном привлекал взгляды многих девчонок со всего двора. Вспоминал, как извинялся перед своей любимой (тогда казалось, что в мире не сыскать девушки лучше) за то, что случайно, в порыве страсти порвал её блузку. Целующиеся пары напоминали им их самих в молодости. Пожилые мужчины с завоёвывающей голову сединой, чей аппарат хоть и стал подводить всё чаще и чаще, но всё так же был не против прокатить на себе случайно забредшую ковбойщицу. Они будто бы смотрели в зеркало, показывающее их старое доброе прошлое.
И надо ли говорить, вызывало ли это у них улыбку?
К четырём мужчинам – двум ударникам, одному гитаристу и саксофонисту – присоединился пятый – судя по всему, их солист. Они закончили своё выступление и, явно довольные собой, собирались прогнать пару кружек пива, пока их жёны – хвала Господу за болтливых подруг – не узнали об окончании «гастролей». Да и пойдут; что может отбить желание ощутить вкус прохладного пива во рту? Да ничто! Просто у них теперь появилась ещё одна тема для бесконечных разговоров – их славное прошлое и их игривые девчонки, большинство из которых вот уже несколько лет смотрят влюблёнными глазами на крышку гроба.
– Ну что вы смущаете молодых-то, а? Старые пердуны! – сказал солист и залился смехом – отрывистым, дающимся с трудом после такой нагрузки, в нотках которого была слышна слабая-слабая хрипота. – Пойдём, Bad Boys! – Он махнул всем рукой и направился к гримёрке, подмигнув Егору, когда проходил мимо.
Все Bad Boys – старые телами,
– Не позволяй никому сбить тебя с пути.
И ушёл. Просто ушёл, оставив после себя витающее облачко сухих духов, смешанных с резким запахом мужского пота. Дверь в гримёрку закрылась, и до Егора донеслась фраза: «Ты уже задолбал всем это говорить!». Скрипучий смех старых голосовых связок. Обмен любезностями в сторону друг друга а-ля: «Влад, это что за страхолюдина только что пробежала? Твоя жена?» – «Это было зеркало, кретин». Снова прерывистый смех, всё удаляющийся и удаляющийся. И в конце концов – полная тишина. Лишь звон посуды да голоса посетителей раздавались из зала.
– Что он тебе сказал?
Вика смотрела на него, и он с удивлением заметил слабую тревогу в её глазах. Лишь бледный её призрак, но всё же достаточно видимый, чтобы заметить его.
Егор выбрал лучшую улыбку из своего арсенала и натянул её на лицо. И это сработало. Вика улыбнулась в ответ, но в глазах её всё так же стоял вопрос.
– Да предложил выпить с ним. Я бы пошёл, да вот только, – он взглянул на неё, – думаю, рядом с нами постоянно будет ошиваться какая-то девица с ярко-рыжими волосами, всё время прикрывающаяся газетой.
– Да вы посмотрите на него! – обратилась Вика к отсутствующим зрителям. – Будто я всегда слежу за тобой! Можно подумать, я только и делаю, что хожу за тобой по пятам с биноклем в руках!
– Тогда почему у меня никогда нет непрочитанных сообщений?
– Ты… – Она запнулась, не зная, что ответить. Он всегда умел выбрасывать именно те фразы, что вгоняли её в ступор, заставляя напрягать все извилины мозга, чтобы вынудить хоть какой-то ответ. – Ты сам их читаешь! И вообще, какая разница, что я д…
– Тшшш… – Он прижал палец к её пухленьким губам – таким манящим и сладостным, что Егор с трудом подавил в себе желание поцеловать и почувствовать слабое движение её языка. – Слышишь?
Она напрягла слух, тут же поняла, о чём он говорит, и улыбнулась своей глупой девчачьей улыбкой, выглядевшей настолько нелепой и дурацкой, что внезапный прилив любви снова наполнил сердце Егора вином лучшего сорта, опьяняющего и скрывающего все изъяны этого мира.
Из гримёрки доносились шаги, которые могли принадлежать только одному человеку. Они оба улыбнулись и зажали свои носы, сильно выпучив смеющиеся глаза. Их общий гнусавенький голосок пронёсся по всей комнате:
– ГАЙКА, МАЙКА И ШТЫКИ! МЕНЯ ЛЮБЯТ ВСЕ БЫКИ!
К ним вошёл Виктор Степанович, и как только они встретились с ним взглядом, приглушённый взрыв смеха эхом раздался в зале ресторана, заставив некоторых посетителей вскинуть свои головы. Смех выхватывал у Вики всё больше и больше воздуха, так что она снова прижалась к Егору, продолжая смеяться ему в грудь. Он обнял её, сам не в силах успокоиться, немного стыдясь своего поведения, опустил голову и теперь смеялся в макушку Вики, уткнувшись в пламенные пряди её волос. Вот так, держась друг за друга, они стояли, и смех исходил из их грудей, пока на них с некоторым непониманием смотрел Виктор Степанович, или же (с недавних пор) мистер Быколюб.