Слива в цвету и дорожная пыль
Шрифт:
И так ему захотелось наплевать на все, увезти ее прочь и показать ей хоть часть того, что видел сам, что натурально заболело сердце.
Подумал, не уйти ли; но, конечно, остался стоять.
Когда тебе пятнадцать лет, можно думать: я спасу всех, верну тело и все будет хорошо. В двадцать два понимаешь: некоторые битвы можно выиграть, а другие лучше даже не начинать. Искусство отличать одни от других приходит с возрастом.
Да, безусловно, он мог бы похитить Мэй. Хоть сейчас. С Эдвардом, да с Зампано и Джерсо — о, Альфонс бы рискнул бы сразиться со всем Сином!
Но что в этом толку? Мэй решила, что она должна
В конце концов, его алхимический поиск за эти четыре года потерпел неудачу. Об этом сложно помнить, вспоминая полярные ночи, шаманские танцы, вкус клюквы на губах и теплую золу на пальцах — в конце концов, он узнал так много об алхимии и не только. Но вернуть Джерсо и Зампано человеческий облик ему так и не удалось; понять, как расплести то, что запутано было самоуверенными невежами, не получилось.
Когда он увидел, как изящная головка Мэй под алым полупрозрачным покрывалом повернулась в его сторону, то сразу же подумал: ну и пусть. Пусть. Не всем же быть счастливыми; главное, что я рядом с нею, когда ей это нужно. И, может быть, она все еще хранит кольцо, сделанное из моего бывшего тела?
— Ал! — крикнула Мэй на аместрийском. — Стрелять! Сейчас!
Ал не сразу понял: кого она хочет, чтобы он застрелил?!
Только спустя удар сердца он догадался, что она говорила о чужом выстреле — но было уже поздно. Мэй уже покачнулась и повалилась на плиты двора в облаке своих многослойных одеяний; темно-бордовая в опускающихся сумерках кровь, чуть темнее ее алого верхнего халата, начинала расплываться по рукаву.
На секунду все в мире стало красным — как в одном из старых кошмаров, которые не отпускали его где-то с год после возвращения его тела из Врат. Отчетливо и яростно Альфонс понял: он не отдаст Мэй. Ни смерти, ни Лину. Никому.
4 апр. 1921 г. Иногда мне снится дом. Сны — штука причудливая: я почему-то вижу там цветочные украшения в синском стиле, а возле раковины сушатся палочки и пиалы для риса. Должно быть, таково честное предупреждение: когда я вернусь, я буду скучать по тому, что тут оставил.
Мэй не потеряла сознание. Просто ей вдруг стало плохо, как будто наконец-то жара, голод, жажда и общая немощь добрались до нее. Больше всего она боялась, как ни странно, ни того, что умрет, а как бы не подвел мочевой пузырь — бывают же глупые страхи! В этом наряде, небось, все равно бы никто не заметил.
Она видела перед собой лицо Альфонса и только улыбалась, потому что хотела сказать ему — да ладно, не волнуйся! Пуля только задела руку! Ничего страшного! Помнишь, как тогда, в Аместрис, я сражалась, залитая кровью? Помнишь, как я была вся изранена — и то нашла силы встать и помочь тебе? Подумаешь, сейчас!
Но почему-то не доставало сил открыть рот, и только немые звуки произносил слишком большой, вяло ворочающийся язык.
Может быть, все эти тяжелые, неуклюжие дни во дворце наконец-то настигли ее. Живительной воды вчерашнего фейерверка не хватило, чтобы…
— Ал! — сказала Мэй.
И
Она опустила голову на чье-то плечо и потерялась в белом безмолвии.
Все-таки Мэй не отключалась по-настоящему.
Она явственно ощущала, как ее несут куда-то, перекладывают, тревожат. Ей все казалось, что достаточно легкого усилия, и она стряхнет с себя оцепенение. Но почему-то не получалось. Все казалось неважным, несущественным. Подумалось — ну и ладно, главное, что Альфонс с Эдвардом… где-то?…
Пришла она в себя внезапно: от резкого запаха нашатыря. В голове прояснилось, сердце сжал ужас — что там со свадьбой?! Что со всем?! Дядя ее, должно быть, возмутился! И кто напал на нее? Союз Цилиня? Но теперь-то им зачем, теперь она не единственный алхимик в окружении Императора… И как они посмели сделать это сейчас, когда она уже практически — или совсем — императрица?
— Что случилось? — потребовала Мэй, когда ее сгрузили на кровать в одной из комнат Дворца Осенних Листьев — это был ближний к воротам дворец, и Ланьфан с ее девочками часто использовали его по разным случаям. — Кто стрелял? Его взяли?
Евнухи попятились, один из них начал бормотать что-то успокаивающее — но, к счастью, раздвижные двери с треском распахнулись, и в комнату ворвалась сама Ланьфан в своем обычном черном одеянии, но без маски. За нею по пятам следовали две юные девушки, тоже в черном.
— Что тебе нужно? — спросила Ланьфан и показала Мэй коробочку с мелом. — Этого хватит или врача привести?
— Должно хватить, меня легко задело, — морщась, произнесла Мэй. — Помоги только снять эти штуки, я с одной рукой не распутаюсь.
Двумя хлопками и короткими, резкими приказами Ланьфан выгнала из комнаты евнухов и своих помощниц. Когда они остались вдвоем, Ланьфан легко и просто сняла с головы Мэй массивный убор и вытряхнула ее из верхнего слоя церемониального облачения.
Нижнее платье тоже было красным, но иного оттенка, ближе к розовому, и алая кровь была на нем сильнее заметна. Ланьфан помогла ей закатать рукав, проигнорировав ножны. Сердитая ало-синяя рана выглядела неприятно, но Мэй знала — это в основном от синяка и легкой припухлости. На самом деле все очень поверхностно, зажило бы и без алхимии. Но двигать рукой тогда несколько дней будет тяжело. А нужно довести до конца свадебную церемонию.
Пока Мэй все-таки добрела до туалета, Ланьфан молча и деловито освободила ближайший к ним стол от прибора для каллиграфии и свечей. Вернувшись, Мэй также молча начала рисовать на столешнице стандартную алхимическую печать.
— Я, наверное, не смогу восстановить платье, — предупредила она.
— Платье найдем, — Ланьфан только дернула щекой. — Тут в некоторых дворцах целые залежи разных тряпок. — Лечись давай.
Морщась, Мэй положила плечо на круг преобразования и закрыла глаза, направляя поток энергии. Ее рука, ее плоть, ее кожа и кости были живыми — совсем не то, что мертвые волокна шелковой или хлопковой материи. Ничего не стоило направить потоки энергии, подтолкнуть естественные процессы, и вот все уже срасталось заново — здоровое, свежее, такое, какое и должно было быть. У Мэй только слегка кружилась голова: больше от переживаний, чем от потери крови.