Сломанная подкова

Кешоков Алим Пшемахович

Однажды утром Данизат подала завтрак Бекану, а сама пошла с ведрами к реке за водой. И в эту ночь она не спала. Старик уже сомневается, что увидит сына. «Обманул, видно, доброволец,— думал Бекан,— на его ребрах жиром отложились поминки, а теперь он посмеивается над одураченным стариком». Данизат зачерпнула два ведра воды и хотела уже нацепить ведра на крючок коромысла, как вдруг кто-то окликнул ее:

— Мамаша, постой...— Из-за мельницы вышел вооруженный человек. Данизат уронила коромысло и сама чуть не упала в реку.

Она не успела сказать ни слова, как из-за камня шагнул еще один человек.

Ни по облику, ни по голосу невозможно

было узнать, что это Чока. Только материнское чутье подсказало Да-низат, что это сын. Данизат бросилась к нему, обняла, заплакала.

— Сыночек мой...

— Нана...

Федор стоял, не мешал им.

Это Федор, заметив на ферме всадников, уговорил Чоку переждать где-нибудь, не идти на ферму, чтобы не попасть в руки врага. Это могла быть и лагерная охрана, бросившаяся по их следам. Чока и Федор решили покараулить кого-нибудь на тропе, ведущей к реке. Кто-нибудь придет к воде. Так оно и случилось. Пришла Данизат.

— Сын мой, живой...

Данизат еще не знала, как Чока шел, и дошел ли бы он, если бы не Федор, который не только вывез его под трупами, будто на свалку, но и сам бежал вместе с ним, тащил на себе обессилевшего от голода и болезней Чоку.

Старуха поднялась на берег реки, повернулась лицом к ферме и замахала руками, как крыльями. Ей не пришлось долго звать старика. Бекан увидел знаки и бросился к ней.

— Я думал, мать, что тебя крылья радости поднимут в небо!

Первым старик обнял Федора.

— Беда хотела забрать у меня единственного сына, но ты вернул мне двух. Ты — первый, ты старший сын, Чока — младший, он твой брат. Два лезвия одного кинжала — родные мои сыновья.

Через час Федор и Чока были в пещере у Локотоша.

ПО МЛЕЧНОМУ ПУТИ

Бештоев торопился со своим заказом и прислал Ми-соста узнать, как идет дело. Бургомистр пожаловал на ферму не только для того, чтобы поглядеть седло. После побега Чоки и исчезновения охранника в лагере произошел переполох. Немцы, обнаружив побег, перешерстили весь лагерь, заставили пленных перебрать трупы в противотанковом рву. Факт побега оказался неопровержимым. Нашлись виновники из лагерной охраны, которых разжаловали и бросили за колючую проволоку.

В поисках беглецов гестаповцы прибыли в аул. Ми-сост перепугался, думал, что сейчас предъявят ему справку с его подписью и скажут: «Ходатайствовал об освобождении — полезай в душегубку». Но гестаповцы ничего не говорили о злополучной бумаге, которую он легкомысленно подмахнул. Они даже не знали, что Бе-кан приезжал в лагерь. Мисост убедил немцев, что Му-таев не родной, а приемный сын Бекана и что не станет Бекан укрывать у себя Чоку. Гестаповцы, может быть, и зацапали бы Бекана, если бы Мисост не сказал им: «По заказу главы гражданской администрации Диданов, известный мастер седельных дел, делает редкое седло для генерала Руффа, освободителя Кабарды и Балкарии».

Гестаповцы не рискнули сорвать такой важный акт и оставили Бекана на свободе.

— Как с седлом? Кончаешь? — спросил Мисост, уверенный, что Бекан оценит его услугу.

Бургомистр казался мягким. «Боится,— думал Бекан,— как бы не сочли его соучастником побега, ведь он подписал справку о Чоке». Но истинная причина была в другом. От сына Шабатуко, с которым Мисост виделся у Якуба Бештоева, он узнал о неустойчивом положении на фронтах. Просочились слухи о сплошном потоке войск, идущих по Дарьяльскому ущелью. Под Моздоком советские войска нанесли сильнейший удар и немцы

понесли тяжелые потери. Оттуда продолжают поступать раненые в госпитали, размещенные в санаториях Нальчика. Оживление боевых действий на Кавказском фронте связано с переходом Красной Армии в наступление под Сталинградом. Советские войска на Кавказе активными боевыми действиями, видимо, хотят отвлечь на себя силы противника и не дать ему маневрировать. Мисост успокаивал сам себя и Бекана.

— Фура знает об этом. Даже предвидел. Он просто выманивает остатки Красной Армии из укрытий, как сусликов, чтобы прихлопнуть их, как только они выползут из норок... Стра-те-гия!

Бекан слушал внимательно. Вспомнил слова из листовки: «Будет и на нашей улице праздник». Скорее бы поставить на ноги Чоку и Локотоша. Они уже помышляют об уходе. Локотош не раз шутил: «Доедим телка — и в поход». От телятины, от свежего воздуха, от того, что обрели свободу, ребята набираются сил не по дням, а по часам. Локотош уже самостоятельно ходит. Он у них за старшего. Федор Мисочка ухаживает за своими новыми друзьями. Из укрытия пока не выходят. Опасно.

Бекан не знал, что за «стратегия» у Гитлера. Мисост тоже не очень понимал это слово. Он его подслушал у Якуба Бештоева и козырял им теперь для пущей важности.

— Москва стоит? — спросил осторожно Бекан.

— Сровняли с землей. Одни трубы... Но стоит вроде.

Бекан больше не стал расспрашивать, а бургомистру

не очень-то хотелось говорить об этом.

— Смотри — заказ к празднику!

Седельщик чуть не спросил: «К какому же это празднику?» — но вовремя спохватился и сказал:

— Пожалуй, да.— Помолчал, подумал и добавил: — Закончу к празднику...

— Бештоев оценит твою услугу. Представит тебя генералу: «Вот кто сделал чудо-седло. Бекан — золотые руки». Мисост краем глаза взглянул на⁴ седельщика.— Кабардинцы по голове шапку подбирают, по коню и седло. Тут иначе пойдет. Бештоев так и сказал Кучменову: «Ты упустил жеребца, ты его и найди. Из-под земли достань, но без Шоулоха не возвращайся».

Бекан знает, что Мисосту принадлежала другая идея: соединение в аулах немецких форм хозяйствования с патриархальным укладом кабардинцев. «Ничто так не подходит нам, как десятидворка,— говорил на сходе Мисост.— От века кабардинцы держались каждый своего рода. В роду от пяти-шести до десяти-двадцати дворов. Поэтому надо взять как хозяйственную единицу — род или два, смотря по количеству дворов в одном роду». Говорят, немецкий генерал похвалил Мисоста и назвал его мудрым стариком. Ему поручили распределить колхозную землю по десятидворкам, но только не давать земли тем, кто не выполняет обязательств по отношению к германским властям, нарушает распоряжения германских властей или является политически ненадежным или неподходящим для индивидуального землепользования. Землю стали делить на полосы с тем, чтобы каждая десятидворка обрабатывала свою землю сообща.

— Азрет не заезжал к тебе? — спросил бургомистр седельщика.

— Заезжал.

— Да. Трудное дело. Якуб требует — приведи ко мне Шоулоха, а иначе не возвращайся. Объявил вознаграждение тому, кто найдет элитного жеребца,— пять тысяч рублей.

— А ты не ищешь?

— Ия ищу. Но скорее не жеребца, а кобылку. Ищу, кто написал вот эту бумажку.— Мисост извлек из-за пазухи тетрадный листок, испещренный ученическим почерком, и протянул его седельщику.— Читай. Висела на двери сельской управы.