Сломанная подкова
Шрифт:
На крыше «эмки» умудрились укрепить кадку с фикусом. Апчаре показалось, что около «эмки» хлопочет знакомый человек, и она подошла спросить, куда эвакуируются машины. В темноволосом, с крупными слезящимися глазами мужчине Апчара узнала писателя, который приходил к ним в школу на встречу с учениками. Она забыла его имя, но зато вспомнила, как писатель говорил о своем фикусе. «Я сейчас пишу трилогию,— вещал он.— Когда мне надо описать растение, я пользуюсь своими наблюдениями над фикусом и над развитием его листьев».
— Увозите фикус? — не удержалась и спросила Апчара со всей своей непосредственностью.—
Лицо писателя, полное и дотоле сумрачное, осветилось улыбкой. Ему приятно было, что незнакомая девушка узнала его и даже следит за его работой. А о насмешке, скрытой в наивном вопросе, Апчара, возможно, не подозревала и сама.
— Постараюсь закончить в эвакуации.
— Неужели так долго продлится война? — спросила Апчара без задней мысли. Она ведь не знала, сколько времени надо на написание трилогии.
Стояли и кони под седлом. Не Бештоев ли приехал сюда? Не похоже. Кони сытые, седла нарядные. Апчара пронеслась мимо.
На вокзале столпотворение. Вернее, вокруг вокзала, на перроне, на пристанционной площади. Не один состав потребуется, чтобы вывезти такую массу людей. Видно, они сидят здесь не первые сутки. Счастливчиками себя считают те, кто устроился под деревом, а не изнывает под палящим августовским солнцем.
Кого только здесь нет! Эвакуировавшиеся год назад из Одессы, Николаева, Киева, Днепропетровска, Ростова-на-Дону, Ленинграда и Москвы вынуждены опять срываться с места. К ним присоединилось местное население. Сам Бахов руководит эвакуацией.
Апчара смотрела во все глаза. Трудно было в этой массе людей увидеть близкого человека. Подошел поезд, составленный всего из нескольких допотопных вагонов и полуразбитых платформ, люди вскочили с мест, толпа заколыхалась.
— Апа! Тетя Апа! — послышался среди общего гама чистый слабенький голосок, словно родничок пробился на дне ущелья. Апчара обернулась и бросилась на родной голос. Под деревцом, прислонившись к стволу, спала, устроившись на двух чемоданах, Ирина, а у ее ног копошилась Даночка.
Апчара прямо-таки упала на спящую Ирину, и та ничего не могла понять со сна, а Апчара целовала ее щеки, лоб, глаза. Наконец Ирина очнулась, тоже заплакала, тоже начала целовать Апчару.
— Откуда ты?! — плакала Ирина.— Не снишься ли мне?
— Нет, родная, нет, Ирина, это не сон. Если бы это был сон!
— Откуда ты? Неужели с фронта? Где он? Как там?
— Все расскажу.
Очередь дошла до Даночки. Теперь ее тискала и целовала, словно обезумев от радости, Апчара.
— Милые мои, не думала, что увижу вас. Столько бед, столько ужаса! Сама не понимаю, как уцелела.
— Альбиян? Где Альбиян?
Апчара целовала и тискала девочку, а сама подбирала слова. Ирина тянула ее за руку от Даночки, умоляя и требуя:
— Где Альбиян? Отвечай!
— Альбиян ничего... Ранен. В госпитале.
Ирина сникла, закрыла глаза. Ресницы набухли большими каплями слез.
— Я так и думала. Сон мне снился плохой...
— Если бы ты знала, что с другими! Альбиян ранен, но ему повезло. Он вовремя попал в госпиталь. Комдив мне сказал: «Выздоровеет Альбиян — возьму его к себе». Он так и сказал: «Будем воевать вместе». Я попрощалась с полковником. Дивизия ушла
— Дома. Не хотела эвакуироваться.
— Я знала. Не захочет бросить могилу отца...
Подошел длинный состав — товарные вагоны перемешаны с пассажирскими. Ну, этот возьмет немало. Люди снова сорвались с мест. Ирина почувствовала опору в Апчаре и решила попробовать пробиваться. Даиочку — па руки. Апчара взяла чемоданы.
— Посадка только по пропускам.— Апчара узнала голос Бахова.— Повторяю: посадка по пропускам!
Апчара, как заправская фронтовичка, пробивалась
вперед, расталкивая людей. К ее пилотке относились уважительно, пропускали. За ней кое-как поспевала Ирина. Не дошли они еще до дверей, как толпа повалила забор и неудержимо хлынула на перрон. Перед прорвавшимися оказалась платформа с железными клетками, а в клетках — звери. Эвакуирующийся зверинец. Взревели тигры. Хатали с матрацем и чемоданом смело взобрался на клетку и уселся на ней. Тигр, перевозбужденный орущей толпой, подпрыгнул и мазнул лапой по верхней решетке клетки. Хатали кубарем скатился на платформу и пополз под вагон менять штаны и оказывать самому себе первую помощь. Четыре когтя прошлись, как четыре сабельных удара. И смех и грех. Но смеяться некогда.
Поезд взял всех, кто успел взобраться, сесть, зацепиться за что-нибудь. Во избежание жертв его отправили сразу. Толпа на перроне продолжала волноваться, но людей стало меньше. На запасных путях попыхивал маневровый паровозик — кукушка с одной-единствениой платформой. Люди не обращали на него внимания, думая, что он местный и никуда не пойдет. Но вот красноармейцы вынесли из вокзала вещи и провели к паровозику несколько женщин и детей. На паровозике рядом с машинистом оказался Бахов. Паровоз дал свисток, как бы призывая толпу к вниманию. Бахов закричал:
— Граждане, внимание! Граждане, внимание! Поездов больше не будет. Станция Прохладная занята немцами. Эвакуироваться только на Беслан! Граждане, внимание...
Кукушка бойко покатилась под гору. Ирина и Апча-ра остались в бурлящей толпе.
приближение
Люди, которые все еще на что-то надеялись, остались па станции, а кто посильней, взвалил на плечи свои пожитки и пошел, присоединился к потоку беженцев, устремившихся в сторону гор. Утром послышался гул самолетов. Со стороны Пятигорска они шли бомбить Нальчик. Ни гражданской, ни партийкой власти в городе уже не было. Привокзальная толпа дрогнула и стала стремительно растекаться по городу. Люди понимали, что бомбы полетят в первую очередь на железнодорожный узел, на почту и промышленные объекты.
Гул самолетов приближался медленно и неотвратимо. Все улицы и площади быстро опустели.
Ирина бежала, прижимая к себе Даночку. Она согнулась, будто хотела прикрыть собой ребенка от падающих бомб. За ней едва поспевала Апчара с двумя чемоданами. От гула самолетов уже дрожали стекла в окнах. Из садов курортной части города били зенитки. Послышались оглушительные взрывы, и Ирина юркнула в подвал небольшого каменного домика. Она отчаянно застучала в дверь. Из глубины подвала ответил испуганный старческий голос: