Сломанная роза
Шрифт:
Когда это произошло, он обрушился на нее, упал, опустошенный и обессиленный, и она, задыхаясь, оттолкнула его.
— Галеран, я не могу дышать!
Он виновато отодвинулся.
— Прости. Я не сделал тебе больно? — И, прочитав в ее лице ответ, добавил: — Если и сделал, то виновата ты.
— Я?
— Я мог бы подождать еще, если б ты не была такой смелой.
— Сколько бы ты ни ждал, ничего не изменится, — огрызнулась она. — Похоть — натура мужчины, боль и кровь — удел женщины.
Он робко пытался утешить ее.
— Теперь, когда ты уже не
— Откуда ты знаешь? — И с этими словами она повернулась к нему спиной.
Итак, невзирая на то, что он с превеликим удовольствием повторил бы все с самого начала, Галеран последовал примеру жены, повернулся к ней спиною и сам не заметил, как заснул.
Наутро простыня с постели молодоженов была торжественно предъявлена гостям в подтверждение свершившегося брака. Галерана поздравляли так, будто бы он убил дракона, а вокруг Джеанны суетились, словно она опасно ранена.
Что, по мнению Галерана, было близко к истине.
Сам он чувствовал себя глубоко несчастным, несмотря на похвалы, которыми его осыпали мужчины. Вероятно, никто из них, даже Фальк, не догадывался, как бешено и грубо он овладел Джоанной в минувшую ночь и как она подавлена случившимся.
Единственное, что ему теперь оставалось, — сдерживать свои порывы до тех пор, пока молодая жена не оправится от причиненной ей боли. Но когда же это случится?
Вечером, когда они снова легли в постель, Галеран осторожно спросил Джеанну, не прошла ли боль.
— Почти прошла, — ответила она так обиженно, что у него пропало всякое желание.
В эту ночь ему пришлось особенно тяжко. Он не хотел силой овладевать не желающей этого и еще не выздоровевшей женой, но, уже вкусив от плода любви, хотел испытывать его сладость снова и снова. Он подумывал даже, не воспользоваться ли уступчивостью служанок, но отринул эти мысли как недостойные.
На следующую ночь он опять спросил Джеанну, прошла ли боль, и она сказала: «Да». Тогда со вздохом облегчения он вошел в нее, не забывая на сей раз, что не следует обрушиваться на нее всем телом. Но, даже находясь наверху блаженства, он еще острее, чем в первый раз, понимал, что Джеанна несчастлива.
Потом он обнял ее обеими руками, прижал к себе.
— Что с тобой, милая? Чего ты хочешь?
Он думал, что ответа не последует, но Джеанна ответила:
— Я хочу того, что есть у тебя.
— Как?! — с искренним изумлением спросил он. Джеанна ткнула его в плечо кулаком — впрочем, несильно.
— Нет, дурень. Удовольствия! Я знаю, женщины тоже испытывают удовольствие, я и сама что-то чувствую, но это не… — И впервые за все время, что он знал Джеанну, в ее глазах блеснули слезы.
Он беспомощно баюкал ее в своих объятиях.
— Прости, любимая. Обещаю, мы найдем то, чего ты хочешь…
Был ли то невольный порыв, или обрывки когда-то услышанных и не до конца понятых сплетен, или — почему нет? — приобретенный со служанками опыт, но Галеран накрыл ладонью левую грудь Джеанны и немедленно ощутил ее ответный трепет.
— Может быть, так?
— Может быть…
И он принялся
— Да, — шепнула ему в ухо Джеанна, и он продолжал целовать ей грудь.
Немного спустя она сказала:
— Может быть, если бы ты попробовал сосать — знаешь, как дети…
И он попробовал с превеликой охотой, и обнаружил, что его собственное желание неудержимо растет. Она не стала возражать и тогда, когда от легких, нежных прикосновений губ и языка он перешел к более глубоким и решительным, и, хотя хмурилась чаще, чем улыбалась, он знал, что находится на верном пути.
Сдерживать себя слишком долго Галеран не мог, но, когда наконец он овладел Джеанной, то ему показалось, что она ответила на его порыв с большей готовностью, чем прежде. Поскольку то было уже второе их слияние за эту ночь, он не стал спешить, а постарался делать то, что приятно ей, много целовал ее и беспрестанно ласкал ее груди.
На сей раз Джеанна казалась вполне счастливой, но Галеран не был уверен, что она достигла тех же вершин блаженства, что и он. Втайне он задавался вопросом, испытывают ли вообще женщины то же чувство освобождения, что и мужчины, но, даже если и не мог найти ответ сразу, то имел все основания надеяться выяснить это со временем.
Поскольку ни он сам, ни Джеанна точно не знали, что ищут, за этой ночью последовали несколько недель восхитительных поисков и открытий, но наконец однажды они нашли то ощущение, спутать которое нельзя ни с чем на свете.
Джеанна царапала его, и кусала, и кричала так, что ему казалось, будто она умирает; он испугался и хотел было остановиться, но она гнала его дальше, угрожая всеми муками ада.
А потом лежала подле него тихая и обессиленная, как и он сам в ту, первую ночь.
— Галеран…
— Ммм? — откликнулся он, нежно гладя ее тело, такое знакомое теперь.
— Мне понравилось.
— Странно. Никогда бы не подумал.
Несмотря на счастливые ночи, жизнь юной четы не всегда текла гладко и мирно. Джеанна имела собственное мнение обо всем на свете и открыто высказывала его; Галеран же с высокомерием, свойственным юности, полагал, что после старого Фалька его голос — решающий. Но ссоры обычно кончались смехом, шутками и любовью, ибо счастливое проникновение в тайны плоти для Галерана и Джеанны все еще оставалось самым важным занятием.
Так было до тех пор, пока их безмятежное существование не омрачила зловещая тень бесплодия.
Фальк к тому времени уже умер, и молодые супруги стали полноправными хозяевами своих владений; под их внимательным попечением Хейвуд процветал; дружный труд его жителей ежедневно приумножал богатства. Выполнив давний замысел Фалька, Галеран обнес замок каменной стеной, заменившей старый деревянный частокол; квадратную башню снаружи выбелили, а внутри богато украсили чудесными шерстяными коврами, сотканными и выкрашенными Джеанной и ее служанками.