Слоник из яшмы. По замкнутому кругу
Шрифт:
— Как его полностью? — спросил я.
Капитан меня понял.
— Вадим Нефедович Тарасов. Родился в 1939 году на Брянщине. В сорок втором году прибыл в Свердловск с эшелоном эвакуированных детей. Родители, надо полагать, погибли.
— Вы считаете, что Тарасову можно доверять?
— Смотря что.
— А если действовать через Любу?
— Тогда можно. Очень он ее любит и ребенка…
— Какого ребенка?
— Был у нее первый… Ну, ошиблась она… Родилась девочка Маринка. Полтора года. К Вадиму привязалась девчонка
— Мне бы хотелось, Игорь Емельянович, съездить с вами к Любе, а затем к Тарасову.
— Что ж, можно. Только я человек служивый, договоритесь с начальством.
— С точки зрения дисциплины, Игорь Емельянович, вы позволили себе много, но с человеческой позиции все правильно. Закон писан для людей и во имя людей. Это у нас, к сожалению, до сих пор не все понимают. Быть может, пройдет не так уж много времени, и Вадим Тарасов станет уважаемым человеком в городе. Это будет ваша заслуга.
— Скажите, товарищ майор, вот вы хотите поехать к Любе Цветаевой, а не могли бы вы разъяснить мне вашу задачу?
Я посвятил капитана Трапезникова в свой план и договорился, что в шесть часов заеду за ним в уголовный розыск.
Ждать звонка из Верхнеславянска остался Лунев.
Ровно в шесть я подъехал на «газике» к уголовному розыску. Капитан сел в машину и дал адрес Машкову.
— Как думаете, капитан, мы застанем ее дома? — спросил я.
— Сегодня Люба оставит ребенка в яслях и с полшестого будет дома.
— Почему она оставит ребенка? Вы что, предупредили ее?
— Да. В обеденный перерыв я ездил на завод.
— Почему? — Я был удивлен.
— Считал, что имею на это моральное право. Кроме того, она должна была знать, что ребенка не следует брать домой.
Я внимательно посмотрел на Трапезникова: конечно, он был прав.
Люба нас встретила в новом английском костюме, причесанная, надушенная. Где-то она раздобыла фрукты и купила несколько банок сгущенного молока.
Заметив мой взгляд, она сказала.
— Вадим очень любит сгущенку, прямо так, на хлеб.
— Вот что, Люба, — я взял слоника, — мы эту вещицу захватим с собой.
Она молча кивнула.
— Я разговаривал с начальником об изменении меры пресечения, так или иначе завтра мы возьмем у него подписку о невыезе и привезем Тарасова в город. Вадим заедет к вам.
Мы ехали молча. Каждый из нас был погружен в свои мысли. Я обдумывал предстоящую втречу и не заметил, как Машков затормозил возле ворот. Люба осталась в машине, а мы миновали вахту, поднялись на второй этаж и вошли в следственную камеру, где нас уже ждал Тарасов. Он выглядел моложе своих лет, все-таки парню было тридцать. Его светлые волосы вились, непокорная прядь спадала на лоб. Темные, сросшиеся на переносье брови выгодно оттеняли ясные глаза. В нем было что-то озорное и самобытное. Одет он в модные узкие брюки, светлую, относительно чистую рубашку и куртку
Поздоровались, сели за стол. Я предложил ему место напротив. Тарасов опустился на табурет.
— У меня к вам, Тарасов, серьезное дело, — начал я. — Опасный политический преступник скрывается в этих местах. Мы напали на его след, но хотелось бы ускорить ход событий. Вы должны помочь.
— Я? Вы, наверное, ошибаетесь… — Тарасов взглянул на капитана, словно ища поддержки.
— Посмотрите, Тарасов, на этого слоника. — Я вынул его из кармана и поставил на стол. — Вы помните, как он вам достался?
— Ну, помню… — Смущенный неожиданностью, глядя в пол, он продолжал: — Купил с рук на базаре… Старичок продавал с бородкой, в очках, на переносье перевязанные тряпицей… Такой… в брезентовом плаще и шляпе…
— Наружность вы, Тарасов, описали правильно, только он не продавал этого слоника. Я понимаю ход ваших мыслей: ну вот, думаете вы, еще одно старое дело и новый срок!
Тарасов взглянул на меня, и я понял, что защитная реакция в нем еще сильна.
— Этого слоника я купил на базаре с рук, — повторил он упрямо.
— Вы поможете нам выйти на этого старика?
Тарасов молчал. К лицу его прилила кровь, и на висках, нервно пульсируя, вздулись жилки.
— Я купил слоника на базаре! Скажите же ему, Игорь Емельянович!
— Вадим, ты врешь, — спокойно произнес Трапезников. — Помнишь, там, у Любы, ты говорил правду, я поверил тебе и сорок минут сидел на скамейке… Сейчас ты врешь.
Наступила пауза длительная и гнетущая.
— Ну как, как я могу вам помочь застукать пахана? — Но, спохватившись, поправился: — Старика.
— Завтра мы за тобой заедем, — сказал я. — Сначала ты расскажешь нам все, что тебе известно, затем отвезем тебя к Любе, поживешь у нее. Ты будешь ходить по городу в тех местах, где вы с ним встречались. Как только ты увидишь его…
— Нет! Ничего не было! Не было! Не было!..
— Вадим, без истерики! — перебил его Трапезников.
Тяжело, когда такой здоровый, сильный человек плачет. Трудно было и капитану, он подошел к Вадиму.
— Возьми себя в руки, а то разнюнился, как сморчок… Мы сейчас приведем к тебе Любу, она приехала с нами. Смотри, Вадька, будь с ней поласковей, и так ей горько…
Мы вернулись к «газику».
Капитан помог Любе выйти из машины, подал ей пакет с передачей и проводил через вахту.
Мы сидели долго в полном молчании. Наконец капитан Трапезников не выдержал, вылез из «газика», сказав:
— Пройдусь немного… — и скрылся в подорожном ельнике.
Видимо чувствуя напряжение этого ожидания, преодолевая неловкость, Машков спросил:
— Это жена его?
— Да, жена, — ответил я.
— Ничего из себя, видная… — сказал Машков, и снова наступило молчание.