Слоны могут играть в футбол
Шрифт:
– Ситуация близка к абсурдной, – заключил шепотом Как Добрались.
Месье Дона находился внутри энергетических потоков, образованных с одной стороны противостоянием де Голля и студентов, и Дмитрия и офисных работников – с другой. Потерянный в центре этого креста, он решил перейти на родной язык.
– On peut le regarder directement sur l’ordinateur? 1 – пробормотал он под нос, не ожидая ни от кого ответа.
Дмитрий чувствовал, что сейчас все решится. От того, как он поведет себя, возможно, поменяется жизнь. Посмотрел прямо в глаза месье Дона:
1
Может,
– C’est un projet tr`es d'etaill'e, on ne pourra pas le discuter correctement 2 .
Еще секунду назад сомневавшийся, чью сторону занять: каких-никаких, но своих подчиненных или заезжего перфекциониста, француз поднял глаза, и в них, как в глазах Робинзона Крузо, отразились паруса родной земли, корабли пришедшей за ним цивилизации.
– C’est un 11 pouces que vous avez? 3
– Oui 4 .
Француз строго посмотрел на подчиненных.
2
Там проект очень детальныи. Мы не сможем полноценно обсуждать (фр.).
3
У вас экран 11 дюимов? (фр.).
4
Да (фр.).
– Давайте сделаем перерыв и все организуем на уровне! – повернулся к Дмитрию. – Хорошо?
– Хорошо.
– C’est la premi`ere fois que vous venez chez nous? 5
Глава четвертая, в которой герой вступает на запретную тропу, а мир узнает о художнике Яцевич
Он угостил Дмитрия вином из своих запасов, извинился и укатил на другую встречу: «Раз мы имеем такую ситуасьон, я хотель бы съездить на производство. Давайте встретимся на обьед, а потом завершим вопросы?» Бог, подсказавший местному «коллеге» забыть переходник, сорвал ответственное совещание. Дмитрий вышел на улицу выбешенный и счастливый.
5
В первый раз у нас? (фр.).
Безоблачный день лежал широко во все стороны, предлагая себя, ничего не требуя взамен. Дмитрий стоял у ларька с мороженым, думая, что стоит и чего не стоит делать.
Но вскоре он уже находился в условленном месте в парке, нарочно спиной к дорожке, откуда мог появиться человек. Он хотел увидеть этого человека в последний момент, смотреть на пустую дорожку было невыносимо. Утром, сам не веря тому, что делает, он написал сообщение и получил ответ: «Могу в 11».
В 11:00, тихо, почти неотделимо от шороха листьев послышались шаги.
– Здравствуйте!
Обернулся.
– Я не опоздала?
Маша
– Здрасьте, – сказал Дмитрий, но больше было сказать нечего. – Посидим где-нибудь? Вы голодная?
Это хорошо получилось: как будто он не приглашает девушку в кафе, а хочет накормить голодного ребенка.
– Лучше погулять, – сказала Маша совсем по-детски, и снова вся ее взрослость показалась придуманной, как будто это была его собственная взрослость.
– А, ну пойдемте! Хотя я тут забыл уже все… Как родители?
– Хорошо… Устала от них вчера. Хорошо, что вы написали…
Ему стало страшно оттого, что можно стать счастливым вот так за секунду, и он небрежно сказал:
– Ну, мы же вчера не договорили… про профориентацию.
– Да, – сказала Маша.
– Да, – сказал Дмитрий, – я же обещал, а то времени не было на дне рождения.
– Да, – сказала Маша.
– Да, – сказал Дмитрий.
Они пошли из парка вдоль по улице. Платаны шумели и склонялись арками. Тени от крон то рвались и сливались со светом, то чернели и уходили в темноту ближе к домам. Дмитрий заметил, что жался к этим теням, отворачивая к стенам голову. Ему хотелось побыстрее уйти из центра, казалось, что из-за каждого угла может появиться Семен.
И вот они шли уже пять минут, десять. Два, три, а потом много перекрестков осталось позади, а разговора про профориентацию не начиналось. Кроме Семена его со вчерашнего дня в этом городе знали человек двадцать, и взрослых, и Машиных сверстников. Земля горела под ногами. Дмитрий не выдержал, остановился. Встал в самую глубокую тень.
– Вот, если посмотреть отсюда, видно надстройку над последним этажом. Сам дом построен в середине девятнадцатого века, а надстройка в стиле «модерн» сделана уже в десятых годах двадцатого.
Маша тоже встала в тень.
– Ее все никак не отремонтируют, – сказала она, – папа говорит, что мэрия деньги выделила, и все потом тихо украли.
Дмитрию почему-то не понравилось, что она заговорила про папу. Вспоминать Семена не хотелось. Маша улыбнулась во все зубы и сказала:
– Кофе хочу.
Она была на расстоянии вытянутой руки.
– Я тут кафешек не знаю, вам виднее.
– Пойдемте, покажу.
Прошли дворами, через автомобили и котов. На параллельной улице, еле заметный в кронах, над брусчаткой навис балкон с кованой оградой.
– Здесь в девяностых годах был компьютерный класс, а до этого… – Он вдруг замолчал, потому что в советское время здесь была женская консультация. Но говорить об этом Маше было неудобно.
– А до этого – женская консультация, – сказала Маша, – пойдемте.
Заказали кофе, уселись на балконе. Теперь их не было видно ниоткуда. Можно было просто сидеть, смотреть в глаза, не оборачиваясь, не чувствуя себя вором. Как ребенок, отбежавший к окну и уткнувшийся в штору, он решил, что если ничего не видит, то и его не видно, мира вокруг больше нет. Чашку кофе он заказал максимального размера, потому что по законам физики она дольше остывает, ее дольше можно пить, дольше здесь находиться.