Слова в Великий пост
Шрифт:
Настанет время, когда против ожидания вас восхитит внезапная смерть, — это может быть завтра, сегодня, сейчас, — и застигнет вас в постыдных объятиях. Или, может быть, придет естественная смерть, и тогда на одре, отягченные болезнью, вы будете думать больше о прошедшей, чем о будущей жизни, больше будете болеть от разлучения с миром, чем от сокрушения о грехах, думать больше об исправлении своих дел, чем души. Но если бы, увидев у изголовья жену, плачущих у одра детей, горюющих друзей и сродников, врача, приходящего в отчаяние от вашего недуга, писца, записывающего ваше завещание, духовника, ожидающего вашей исповеди, близко приступившую смерть, если бы, посмотрев на это, вы захотели раскаяться, какое покаяние вы принесли бы, когда ум ваш так сильно взволнован? Какую исповедь — языком, коснеющим от болезни? Какое сокрушение вы обнаружили бы сердцем, пораженным столькими скорбями? Разве у вас тогда хватит силы порвать цепи столь долгой привычки? Тогда в один час — и какой час! — вы захотите исправить зло всей вашей жизни?
Но, хорошо, у вас тогда будет здравый ум и рассудок, чтобы принести покаяние, и для этого вы будете рассылать деньги на милостыни, молитвы, заступничества, чтобы умилостивить Бога. Но разве Бог примет тогда такое раскаяние? Кто вас в этом уверил? Наоборот, так долго презираемый, Он, может быть, отступил от вас, как и от Седекии, и многих других. Немного таких, которые жили позорно и умерли славно; но живших и умерших позорно бесчисленное множество. И если пример немногих вам внушает надежду, почему же пример многих вас
О, какая страшная мысль! Раз вас оставила воля, покинет когда–нибудь и благодать. И если теперь, пока можно, вы не хотите раскаяться, может быть, настанет время, когда захотите, но уже будет невозможно. Это я хотел вам доказать и доказал. Поэтому умолкаю.
2
Думаю, что нынешнее слово вам кажется очень жестоким. Оно, как острая стрела, поражает ваши сердца. Но что же делать? Когда язва гноится, нужны не легкие смягчающие средства, а огонь и железо. И нам теперь нужны слова не льстивые и сладкие, а горькие и страшные. Это вполне правильно. Мы не раскаиваемся потому, что все надеемся, будто еще есть время на это, но заблуждаемся. Для истинного покаяния у нас нет воли, которая уже не может оставить привычки, нет и благодати Божией, которая уже не может терпеть греха. Такой способ изыскал дьявол — увлекать людей в погибель надеждой на покаяние. Ад полон душ, надеявшихся достигнуть рая! О, ложная надежда наша на спасение, — вот истинная причина наших мучений! Христианин, ты хочешь на самом деле покаяться и спастись? Вот время, вот и средства. Время теперь, когда восходим в Иерусалим, теперь, когда настали святые дни, теперь, когда приблизились святые страсти, время благоприятное, время покаяния. Средства — те, которые Бог указал Лоту: «Спасая спасай твою душу: не озирайся вспять… и потщися спастися» (Быт. 19:17 и 22). В этих божественных словах заключается указание на три обстоятельства. Во–первых, спасая спасай твою душу, т. е. старайся покаянием спасти свою душу от пламени греха, ибо если ты потеряешь душу, все потеряешь; а если приобретешь ее, все приобретешь; и если ты приобретешь или потеряешь ее один раз, это уже будет навсегда. Во–вторых, не озирайся вспять, т. е. не озирайся более на прежний свой грех, оставив его однажды. «Потщися спастися» — вот третье и самое главное указание; старайся, делай это скорее, не откладывай до завтра, потому что не знаешь, что принесет завтрашний день, — «не веси бо, что родит (день) находяй» (Притч. 27:1). Завтра, послезавтра, а веревки делаются со дня на день все толще, узы–все теснее.
Из всех пут греховных, связывающих совесть, три суть самые главные: путы злопамятности, сребролюбия и плоти. Хочешь ли, чтобы я показал тебе, как порвать их? Послушай. Александр Великий во время завоевательных походов по Азии прибыл в храм Зевса и там увидел известный узел, называемый Гордиевым, по имени царя Гордия, который завязал его с замечательным искусством. Жрец храма сказал Александру, что, по древнему предсказанию, кто развяжет этот узел, получит царскую власть над всей Азией. Развязать какой–то узел — какой малый труд! Приобрести царство — какая великая прибыль! Тотчас возгорелся страстью славолюбивый царь: берет узел, осматривает его со всех сторон, но не видит ни начала, ни конца. Концы были спрятаны, тесно связаны, перепутаны между собой так, что казались цепью. Он вертит его, перевертывает, силится руками, старается, но не может его развязать. И, увидев, что нет никаких к тому способов, извлекает свой меч. Ведь все равно, говорит он, развяжу ли я его или разрублю. Он разрубил узел и, как говорит один латинский историк, или осмеял, или исполнил предсказание.
Еще запутаннее греховные узы, христианин, и есть неложное слово Божие, что кто развяжет их, наследует Царство Небесное. Какой малый труд, и какая великая награда! Если ты не можешь развязать их размышлением, разруби их мечом твердого решения — и ты исполнишь закон. Ты берешь узел злопамятности и находишь его крепко затянутым. Досада! Простить, ты. говоришь, врагу, который позавидовал моему благополучию, покушался на мою жизнь, коснулся моей чести, самому драгоценному, что только имеет человек… Что скажет мир? Но я должен же когда–нибудь покаяться! Здесь, с одной стороны — Царство Небесное, с другой — борьба страсти с раскаянием, мира с Евангелием, человеческого закона с законом Божиим. А ты, осаждаемый с обеих сторон, недоумеваешь и не знаешь, что тебе делать. О, христианин, ты никак не развяжешь узел, пока будешь думать обо всем этом. Меч, меч! Здесь нужна твердая решимость. Нужно сказать: я хочу простить врагу моему, потому что так повелевает мне в заповеди Бог. Он Сам говорит: «Любите враги ваша» (Мф. 5:44; Лк. 6:27:35). Это же Он указывает мне Своим примером. Вися на кресте, Он простил распявших Его: «Отче, отпусти им» (Лк. 23:34). Я хочу простить, потому что иначе нет и мне прощения. Так разрубаются узы. Перейдем к другим — узам сребролюбия. Сколько здесь узлов! Сладка кровь бедных, очень привлекательна чужая вещь. Ты отведал ее, похитил и теперь говоришь: как обездолить мне свой дом и детей? Как возвратить похищенное? Уменьшить мои доходы? Лишиться богатства? Но ведь нужно же мне когда–нибудь покаяться. Дело идет о Царстве Небесном. А сребролюбие сильно стесняет тебя. Ты хочешь протянуть руку, оно удерживает тебя. Ты хочешь возвратить обиженному то, что ты отнял, а сребролюбие в тебе вычисляет, сколько еще у него остается. О, христианин, пока ты будешь думать обо всем этом, ты никогда не развяжешь уз. Меч нужен, меч! Здесь требуется твердая решимость; скажи: я хочу возвратить чужую вещь, иначе нет мне спасения. «Неправедное не благословляется». Лучше я обеднею, чем буду наказан. Я люблю детей моих, но люблю и душу свою. «Если ты хочешь оставить детям большое богатство, оставь им Божие промышление», — говорит Златоуст. Так разрубаются узы. Обратимся к третьим узам — плоти. О, какие это крепкие узы! Здесь в самом деле не видно ни начала, ни конца! Оставить блудницу или чужую жену, которую имеешь! Долговременная привычка к ней — уже не узы, а железная цепь. Что мне сказать? Ее красота или искусство, или неведомо что прельстило тебя, поработило тебя, отняло у тебя чувство, ум и свободу. Но слава Богу, ты хочешь, хоть раз, покаяться! Дело идет о Царстве Небесном. Но опять ее слезы, ее слова, ласки не пускают тебя, какие–то обязательства тебя удерживают. Я смотрю и сожалею о тебе. Ты одной ногой вышел, а другой остаешься в ее доме; ты уходишь и опять возвращаешься, покидаешь и опять ее любишь. Твое сердце рассечено на две части. Одной обладает она, другой — отец духовный. Среди такого волнения борющихся мыслей ты сам не знаешь, что и делать. Я подскажу тебе. Но сначала хочу узнать, с кем говорю. Близкий к смерти больной еще имеет надежду на жизнь, если обнаруживает какое–нибудь чувство, когда его жмут или колют, — и врач делает все возможное, чтобы только его спасти. А если больной ничего не чувствует, он уже безнадежен, не нужны тогда и врач, и его лекарства. Так и грешник: он безнадежен, если ничего не чувствует, когда его терзает совесть или подавляет страх Божий или стыд перед людьми. Бог оставил его. С таким я говорить не стану, потому что всякие слова напрасны. Я обращаюсь к тому, кто смущается в совести, Бога боится и людей стыдится, хочет раскаяться, но не знает, как распутать связывающие его узы плоти. Итак, послушай, и я надеюсь, что мы перерубим их мечом духовным, «иже есть глагол Божий» (Еф. 6:17).
Ты — христианин, которому закон разрешает только одну жену, данную Церковью и Богом. Ты — христианин, который должен избегать не только осуждения от мира,
Слово в неделю Ваий. О святом Причащении
«Осанна, благословен Грядый во имя Господне, Царь Израилев» (Ин. 12:13)
Истребитель ада, победитель смерти, начальник жизни, Господь наш Иисус Христос воскресил четверодневного Лазаря. Когда же на другой день вошел в Иерусалим, весь город был потрясен известием о таком великом чуде и приближении такого Чудотворца. «Кто это такой?» — спрашивали они друг друга. Весь многочисленный народ, собравшийся на праздник Пасхи, как бы движимый Божественным мановением, с великим торжеством принимает Его, как Царя Израилева. Одни идут впереди, другие сзади, одни срезают ветки, другие бросают их на землю, иные постилают свои одежды на пути, и все в один голос — даже малые дети — восклицают: «Осанна, благословен Грядый во имя Господне!» Три обстоятельства я отмечаю в нынешнем цветоносном торжестве: во–первых, одежды, постилаемые на земле; во–вторых, ветви фиников, знамения победы; и в–третьих, радостное восклицание: «Осанна, благословен Грядый».
Существует три необходимых условия, которые мы, христиане, должны выполнить, когда принимаем Господа нашего Иисуса Христа во святом причащении пречистых Его Тайн. Во–первых, с истинным раскаянием сбросить одежды греховные, которые мы носили столько времени, оставить прежние дурные привычки, «совлекшеся ветхаго человека с деяньми его» (Кол. 3:9). Во–вторых, по совершенном обращении, поднять победные ветви, поправ трех великих наших врагов — плоть, мир и дьявола; а затем с духовной радостью и весельем сердца сокрушенного приблизиться к святой трапезе Хлеба животного со словами: «Осанна, благословен Грядый во имя Господне». Поэтому я буду ныне беседовать о святом Причащении, полагая, что слово об этом необходимо для готовящихся в эти святые дни причаститься пречистого Тела и Крови Господа нашего. Во–первых, я хочу показать вам, что эта великая тайна есть одно из величайших дел Божественной силы, премудрости и благости. Во–вторых — сказать о том, какое приготовление необходимо для желающего причаститься, дабы это причастие было ему не в суд или в осуждение, но в оставление грехов и спасение. Скажу все это вкратце ввиду торжественности сегодняшнего праздника.
1
Бог, по природе Своей и сущности непостижимый и невидимый, отчасти постигается и созерцается в трех Своих свойствах, которые поэтому богословы называют внешними: в силе, премудрости и благости. Дело силы — чудеса, дело премудрости — таинства, дело благости — дарования. Я утверждаю, что Божественная Евхаристия есть величайшее чудо, какое измыслила сила Божия, высочайшая тайна, какую измыслила премудрость Божия, и драгоценнейшее дарование, какое нам ниспослала благость Божия. Обратимся к доказательствам, начав с первого. Правда, все чудеса, поскольку они чудеса, равны, ибо все одинаково превышают законы природы. Но одни из них превышают большее число законов, другие — меньшее; поэтому одно чудо называется большим, другое — меньшим. Среди всех чудес силы Божией только это чудо Божественной Евхаристии превышает все законы природы. Все Тело Христово — во всем святом хлебе, и то же все Тело — в каждой частице святого хлеба, подобно тому, как и все солнце видно во всем зеркале, и если разбить зеркало на много кусков, в каждом из них опять–таки будет видно все солнце. Мы видим цвет хлеба и вина, но мы вкушаем и пьем Тело и Кровь Христа. Таинство Божественной Евхаристии действует материально, но и чудотворит духовно; вкушается устами, но питает душу; касается чувства, но освящает и дух. Божественный хлеб раздробляется, но не разделяется, снедается, но не иждивается, причащает всех и вся, но не кончается никогда. Тот же Иисус Христос на земле и на небе, Тот же на святой трапезе и одесную Бога и Отца: Один в этом святом алтаре и во всех алтарях православных. То же Тело нетленное и бессмертное, та же Кровь — источник жизни вечной, но они пребывают только как виды временно. Это истинное Тело и Кровь Христа. Но как бы внешнюю одежду они имеют виды хлеба и вина. Итак, если Божественная Евхаристия превышает все законы природы, все образы бытия естественных вещей, она величайшее чудо Божественной силы.
Превышая все законы естественного разума, она есть высочайшее таинство, изысканное Божественной премудростью. Все прочее, что совершил Богочеловек Слово в Своем воплощении, правда, совершил в премудрости, все это таинственно. Но во всем этом Он, с одной стороны, непостижим, как Бог, с другой — совершенно постижим, как человек. Таким образом, разум частью не понимает, частью понимает. Поэтому все Его дела суть таинства, но не во всех отношениях сокровенные. Мы не понимаем, каким образом во временном Его рождении от Девы рождается от жены и во времени Присный Бог; но мы все–таки понимаем, что Он рождается, ибо видим совершенного Человека. Мы не понимаем, как в Его вольной страсти и смерти страдает и умирает бесстрастный и бессмертный Бог; но мы понимаем, что Он страдает и умирает, ибо видим Его, как подобного нам человека, облеченного в немощь естества нашего. От части… разумеваем, по апостолу (1 Кор. 13:9). В таинстве Божественной Евхаристии под видом хлеба и вина Богочеловек Слово скрывает Свое Божество, ибо не является Богом, сокрывает и Свое человеческое, ибо не является и человеком. Он является только как хлеб и вино. Поэтому ум не постигает не единого естества Богочеловека — Слова: ни Божеского, ни человеческого. Это таинство во всех отношениях сокровенное. Придите, мудрецы мира сего, проницательностью ума открывшие тайны природы; придите, богословы Церкви, под руководством Святого Духа исследовавшие глубины Божественных Писаний; особенно придите небесные херувимы, многочисленные таинники Божественных Тайн, придите сюда, к сей святой трапезе страшного Таинства. То, что вы видите, есть хлеб и вино, но в них присутствует весь Богочеловек Иисус. В них нет знамения Божества, откуда бы вы заключали, что Он — Бог. Но разве есть здесь знамение человеческое, чтобы вы думали, что Он — человек? Нет, Он сокровен, как Бог, сокровен и как человек, — весь сокровен! В рождестве Он поистине истощил Себя, но только по Божеству, ибо, как Бог, Он стал в образе раба и послушным до смерти. В страсти — и по человеческому, ибо Он пострадал до смерти. Тогда виден был человек, хотя и сокрывался Бог. Ныне, в Божественной Евхаристии, Он истощил Себя совершенным истощением, не являясь здесь ни Богом, ни человеком; поэтому она есть таинство таинств, по преимуществу таинство, наиболее сокровенное во всех отношениях, превышающее все законы естественного разума. Поэтому Евхаристия есть высочайшее измышление Божественной премудрости.