Словарь имен собственных
Шрифт:
– Потому что ты меня предала. Ты же знаешь, как я мечтала увидеть тебя балериной.
– Но ведь со мной произошло несчастье! Разве я виновата?
– Да, виновата! Если бы ты не вела себя по-идиотски и не лишала себя кальция, все было бы хорошо!
– Но ведь я жаловалась тебе, что у меня болят ноги!
– Неправда!
– Нет, правда! Ты еще похвалила меня за мужество.
– Ты лжешь!
– Я не лгу! Ты считаешь, что это нормально – когда мать хвалит дочь за то, что у нее болят ноги? Я же просила о помощи, а ты меня не услышала.
– Ну что ж, давай, обвиняй
Плектруда потеряла дар речи от такого вероломства.
Все рухнуло: у нее не было больше судьбы, не было родителей, не было ничего.
Дени был добр к ней, но пасовал перед Клеманс. А та категорически запретила ему нахваливать Плектруду за вернувшийся аппетит:
– Не смей поощрять ее обжорство, слышишь? Она и так толстая!
– Ну, не такая уж толстая, – промямлил ее муж. – Чуть-чуть округлилась, только и всего.
И эти слова ясно показали Плектруде, что она лишилась союзника.
Сказать пятнадцатилетней девочке, что она толстая или даже «чуть-чуть округлилась», когда она весит всего сорок килограммов, – все равно что запретить ей расти.
Перед лицом такого несчастья остается выбирать из двух зол: голодание или обжорство. Каким-то чудом Плектруде удалось избежать и того и другого. Она сохранила нормальный аппетит. Здоровый аппетит подростка, который любой врач счел бы спасительным для растущего организма, а Клеманс находила «чудовищным».
На самом деле этот внезапно проснувшийся аппетит был вполне естественным: Плектруде требовалось наверстать потери аскетических лет отрочества. Благодаря своей страсти к сыру, она подросла на три сантиметра. Метр пятьдесят восемь для взрослой девушки все же лучше, чем метр пятьдесят пять.
В шестнадцать лет у Плектруды начались менструации. Она поделилась этой радостной новостью с Клеманс. Та лишь презрительно пожала плечами.
– Тебе не нравится, что у меня наконец все в порядке? – спросила девушка.
– Сколько ты весишь?
– Сорок семь килограммов.
– Ну вот, так я и думала: ты безобразно разжирела.
– Сорок семь килограммов при росте метр пятьдесят восемь – и это ты называешь разжиреть?
– Посмотри правде в глаза: тебя просто разнесло!
Плектруда, которая к этому времени уже обрела свободу движений, сбежала к себе в комнату и бросилась на кровать. Она не плакала: ее душила ненависть, и этот приступ ярости продолжался несколько часов. Девушка била кулаками в подушку, а в голове у нее набатом звучал голос: «Она хочет моей смерти! Моя мать хочет меня убить!»
– Привет, толстуха!
Реплики, казалось бы, вполне абсурдные, но ранили они глубоко – нужно было видеть лицо матери, когда она наносила свои удары.
Однажды Плектруда набралась храбрости и возразила, что Беатриса, весившая на семь килограммов больше нее, никогда не удостаивалась столь оскорбительных замечаний. Но мать ответила:
– Ты прекрасно знаешь, что это совсем другое дело!
Плектруда не посмела сказать, что она ничего такого не знает. Ясно было одно: ее сестра имеет право быть нормальной, а она – нет.
Как-то вечером Плектруда не смогла уклониться от семейного ужина и, заметив,
– Мама, да перестань же смотреть на меня! Ты что, никогда не видела, как люди едят?
– Я слежу за тобой ради твоего же блага, моя дорогая. Меня очень беспокоит твоя булимия!
– Булимия?
Плектруда пристально взглянула на отца, затем на сестер и бросила им:
– Вы боитесь вступиться за меня! Какие же вы трусы!
Отец робко возразил:
– Да нет же, меня ничуть не раздражает твой хороший аппетит.
– Трус! – презрительно ответила девушка. – Я ем гораздо меньше тебя.
Николь пожала плечами:
– Мне уже осточертели ваши препирательства!
– Большего я от тебя и не ждала, – сердито буркнула Плектруда.
Беатриса набрала побольше воздуха в грудь и выпалила:
– Слушай, мама, я тебя прошу, оставь мою сестру в покое!
– Ну, спасибо и на том, – сказала девушка.
Вот тут-то Клеманс и объявила со злорадной усмешкой:
– Нет, Беатриса, она тебе вовсе не сестра!
– Что это значит?
– Послушай, может, сейчас не время? – шепнул Дени.
Но Клеманс встала, принесла фотографию и бросила ее на стол.
– Смотрите! Вот Люсетта, моя сестра и родная мать Плектруды.
Пока она рассказывала Николь и Беатрисе всю эту историю, девушка жадно вглядывалась в хорошенькое личико покойной.
Сестры были в шоке.
– А я похожа на нее, – сказала Плектруда.
Она думала: «Моя мать покончила с собой в девятнадцать лет; наверно, такая же судьба ждет и меня. Сейчас мне шестнадцать. Осталось прожить еще три года и родить ребенка».
С того дня Плектруда начала смотреть на многочисленных молодых людей, которые увивались за ней, взглядом, не очень-то свойственным ее возрасту. При виде каждого такого воздыхателя у нее тотчас возникал вопрос: «Хотелось бы мне ребенка от него?»
Чаще всего ее внутренний голос говорил «нет»: и в самом деле трудно было представить себе, как можно иметь ребенка от кого-нибудь из этих хлыщей.
Педагог в театральной школе объявил, что Плектруда и один ее соученик будут играть сцену из «Лысой певицы». Текст настолько заинтриговал девушку, что она достала полное собрание пьес Ионеско и прочла их все. Это стало подлинным открытием: неожиданно она заразилась той лихорадочной жаждой чтения, что побуждает глотать книгу за книгой ночи напролет.
Она и раньше пыталась читать, но это ей быстро надоедало. Наверно, каждого человека ждет в бескрайней книжной вселенной одна-единственная книга, которая и превратит его в настоящего читателя – конечно, если судьба позволит им встретиться. Платон писал, что люди, некогда рассеченные богами надвое, с тех пор блуждают по свету в поисках своей половины, чтобы не оставаться ущербными до самой смерти; это столь же справедливо в отношении человека и книги.
«Ионеско – вот автор, который предназначен мне судьбой!» – решила девушка. Она буквально бредила им, познав то пьянящее счастье, какое дарит лишь встреча с любимой книгой.