Словарь Ламприера
Шрифт:
Дни превращались в недели. Их бессмысленные блуждания по городу не имели никакой цели, они ни о чем не договаривались и порой внезапно попадали в кварталы близ Центрального рынка или Куртиль, куда Джульетта ни за что не пошла бы по собственной воле, или оказывались на улицах, где сточные трубы были заткнуты соломой, а под ногами валялись кучи навоза и отбросы. В этих прогулках, казалось, и впрямь не было никакой системы, если не считать того, что они ни разу не приближались к району Рынка Невинных, который Джульетта украдкой высматривала из окна в день приезда. Казалось, они готовы на самый утомительный окольный путь, лишь бы избежать этого квартала, и ни разу они не приблизились к страшившему ее месту. Должно быть, Кастерлей предупредил Жака, кто же еще мог это знать? Papa , снова Papa .
За ними вели слежку. Джульетта не сразу в этом уверилась: всякий раз это были другие люди — она
Первые объятия, которые распахнул город, поставив на ней свою печать, когда она ступила на землю Парижа, остались позади. Теперь она плыла в потоке монотонного существования. Со временем даже наблюдатели куда-то пропали, может быть, научились лучше смешиваться с толпой. Может быть, в действительности это время было наполнено какими-то событиями, пока они блуждали бесцельно по улицам, избегая только одного места в городе. Может быть, некий смысл в этом был.
Наступил декабрь, но ничего не случилось. По-прежнему продолжались бесцельные прогулки; перед ними проплывали салоны, кулуары, просторные гостиные с канделябрами из тяжелого хрусталя. Джульетта чувствовала себя особенно неуверенно, когда ей приходилось говорить о пустяках со случайными знакомыми, она испытывала смятение в толпе, наводнявшей улицы, — но все это текло мимо, и в следующий момент они оказывались уже на другой улице, в другом салоне и опять дома в ожидании завтрашнего дня, чтобы снова влиться в нескончаемую череду однообразных встреч и снова видеть мелькающие мимо них незнакомые лица. Постоянным в этом калейдоскопе был только Жак. Он чего-то ждал, и Джульетта чувствовала это. Зима превратила лица в бескровные маски. Белые дома стали серовато-коричневыми, их покрывали сажа и грязь, летевшая из-под колес карет и повозок. Город начал замерзать. Люди двигались медленно, особенно в переулках и тупичках. Казалось, вся жизнь стала вязкой, застыла и замерла. Когда Жак с Джульеттой, как и все прохожие, дрожа от холода, бесцельно шли по бульвару Вздохов, жалкие существа с мертвыми глазами тянули к ним тощие руки. Несчастные пьяницы, должно быть, предчувствовали грядущие холода и заледенелые мостовые, когда дни их неотвратимо пойдут на закат.
Холод, мрачные провозвестия, тоскливый шепот в подворотнях, стеклянно-прозрачные лица — все это забывалось на Пале-Рояль. По улице Сент-Оноре медленно двигались экипажи, и улица заполнялась аристократами и простолюдинами, знатными дамами и обывателями, поденщиками и торговцами, сочинителями баллад и мушкетерами, семействами бродячих циркачей и продавцами непристойных картинок, банкирами и секретарями банкиров, их женами, их любовницами — танцовщицами и певичками в легкомысленных нарядах, пышных мехах, шелках и ярких ситцах, бархатных лентах, со сверкающими на пальцах перстнями. Здесь можно было увидеть представление с волшебным фонарем и актеров, выступавших перед публикой прямо на мостовой. Здесь вас ждали кафе, книжные лавки и забегаловки. Здесь прогуливались джентльмены в лимонных камзолах и полосатых атласных жилетах и разодетые в пух и прах дамы полусвета с подведенными глазами и легким итальянским акцентом, клубившимся в воздухе, словно дымок от свечи. Румяные щеки, взмахи белых перчаток, атласные подвязки и шелест шелков — прохожие скользили мимо и сталкивались друг с другом, и от болтовни их, казалось, нагревался зимний воздух.
Несмотря на холод, в садах и скверах стояли кучки людей, о чем-то говоривших между собой, — оркестр голосов, где басовые ноты перебивались кокетливым взвизгом, томным шепотом или булькающим нутряным смехом. Джульетта смотрела мимо них с холодным высокомерием, она шла с Жаком под руку: дикий зверек в дорогом ошейнике. Они пробирались через толпу по диагонали, слева направо, и Джульетте казалось, что ее вот-вот поймают, вот-вот заметят. Перед ними была лестница, на ступенях ее стояли в ожидании какие-то женщины. Джульетта бросила взгляд по сторонам и с ужасом увидела, что некоторые кавалеры при виде ее приподняли изящные шляпы. Она поспешно отвернулась и внезапно заметила мужчину в штатском. Он двигался через толпу параллельно им, в том же направлении, пересекая сад по диагонали. Джульетта не сводила глаз с его фигуры, мелькавшей между прохожими. На нем была маленькая черная шляпа. Потом наблюдатель исчез. Жак вел ее под руку сквозь Пассаж. Со всех сторон покачивались и кивали женские шляпки, бурлили водовороты высоких замысловатых причесок и разноцветных перьев. И вдруг наблюдатель снова появился —
— Тише, ни слова! — прошипел он. Человек, находившийся справа, постепенно сокращал дистанцию; они могли бы ускользнуть от него через выход в дальнем конце галереи, но там был второй наблюдатель, уже замедлявший шаги. Жак с Джульеттой приближались к нему, пробираясь между прохожими и продавцами пирожных, и, когда они оказались у выхода, от незнакомца их отделяло лишь несколько ярдов. Джульетта услышала за спиной громкий стук каблуков другого преследователя, двигавшегося сзади в ногу с ними. Тот, что шел впереди, снова ускорил шаг. Жак тянул ее за собой за руку. Они почти бегом пересекли двор, Джульетта задохнулась холодным воздухом и тяжело дышала. Они уже по-настоящему бежали по улице, и шаги за их спиной все приближались. Тот, что был впереди, внезапно выскочил на середину мостовой; проезжавшая мимо карета замедлила ход, он распахнул дверцу, и Жак втащил Джульетту за собой в экипаж. Лица казались белыми кляксами, расплющенными о стекло. Сейчас они войдут, чуть не закричала Джульетта, но они уже были в карете. Дверца плотно захлопнулась, и лошади пустились галопом, карета рванулась с места, унося с собой всех четверых.
Двое незнакомцев сидели напротив Жака и Джульетты и пристально смотрели на них. Один из них слегка наклонился вперед, обменялся с Жаком рукопожатием. Второй оставался неподвижным и бесстрастным.
— Девять недель, — сказал Жак. — Мы здесь уже целых девять недель.
— Я знаю, — ответил незнакомец. — За вами наблюдали.
Внезапно Джульетта поняла, что встреча с этими людьми, кто бы они ни были, — это и есть то событие, которого ожидал Жак.
Экипаж с грохотом мчался на восток по улице Сент-Оноре. Джульетта смотрела в окно на скользившие мимо здания, на прохожих, рассыпавшихся по тротуарам.
Карета свернула налево перед Рынком Невинных — словно для того, чтобы пересечь реку по мосту Неф, — но нет, она просто замедлила ход и остановилась. У Джульетты похолодело внутри. Жак взглянул на нее, и они встретились глазами. Лабиринт бульваров и улиц, эта вражеская крепость, в которую они за все время пребывания в городе ни разу не посмели вступить, теперь находилась от них по левую руку. Опрокинутая подвода перегородила дорогу. Рядом лежала мертвая лошадь. Джульетта услышала, как лошади, впряженные в увозящий ее экипаж, неритмично зацокали копытами, меняя направление под кнутом кучера, и, даже не глядя в окно, она точно знала, какой дорогой они поедут в объезд. Потом она все-таки взглянула — когда карета повернула и въехала на Рю-Бушер-де-Дю-Буль — и почувствовала, как у нее засосало под ложечкой. Здесь были булочная и несколько дверей, ведущих в гостиницу, где когда-то в толпе других детей она глазела на маленького Ретифа, стоявшего на парапете, и восторженно визжала во весь голос вместе со всеми, а Ретиф писал на головы проходивших внизу людей. Дальше был узкий проход — они называли его «Черно-зеленым», за расцветку стен. Посередине улицы был поворот, она забыла о нем: промелькнул еще ряд домов; мгновение спустя карета резко вздрогнула и накренилась, затем ход ее снова стал плавным, и только тогда Жак протянул руку, чтобы задернуть занавеску.
Но Джульетта уже успела увидеть этот дом: свет в окнах был красным из-за красных портьер — все тот же красный свет, — и ее память нарисовала длинную, просторную комнату, которую она помнила совершенно отчетливо: диваны и плетеные кресла вдоль стен, а в глубине комнаты в камине пылает огонь. По утрам через высокие окна лились солнечные лучи, и она играла на полу, а Удэн, Пти Па, Мизет, Грор, Бон и другие девицы слонялись туда-сюда, болтая между собой, зевая и потягиваясь. И ее maman тоже.
Наверху были спальни, а еще выше — мансарда, где она звала на помощь и сопротивлялась каждой клеткой своего тела, но все было бесполезно. Затем, через год или два, она видела в окно, как maman идет по улице, размахивая своей холщовой сумкой, уходит прочь. Джульетта кричала и колотила кулаками по стеклу, но она даже не оглянулась. Пти Па побежала следом за maman и скоро вернулась. Она принесла эту холщовую сумку с голубыми цветами. Подарок на память. Потом Джульетте сказали, что maman никогда не вернется. Мадам Стефани не возьмет ее обратно. Она ушла искать свое счастье. Сумка была прощальным даром, и Джульетта долгие однообразные вечера вспоминала maman и ее историю, слагавшуюся из отрывочных историй о многочисленных мужчинах, одним из которых был отец Джульетты.