Словарь современного молодежного жаргона
Шрифт:
Бастьяну вышел из фермерского дома, который служил его деду мастерской, и свистнул два раза. Свист эхом разнесся по всей долине, зовя братьев собраться вместе.
– Возьми с собой Микели! – крикнул дед. – Его время пришло. Убедись, что у волка выросли клыки.
Бастьяну сел на коня, схватившись за гриву, и галопом поскакал в деревню.
«Как пожелаешь, mannoi [25] , – подумал он. – Да прольется кровь».
25
Здесь:
Глава 7
Кальяри
Связь между следователем и жертвой убийства – это нечто священное. Она выходит за рамки простой бюрократии, следственных бумаг, отчетов о вскрытии, документов, которые должны быть подготовлены для судьи. Становится чем-то гораздо более интимным. В случае если дело остается нераскрытым, а преступник гуляет на свободе, эта священная неразрывная связь может превратиться в изматывающую навязчивую идею. Время рождает чувство вины, усугубляет мысль, что убийца может нанести новый удар… Жизнь продолжается, но страх ошибиться, не оказаться на высоте из-за того, что позволил оборвать другие жизни, цепляется за сердце и душу, и чем больше лет проходит, тем невыносимей тяжесть. Нераскрытое дело – это самый страшный приговор, который может получить полицейский. Иногда это точка невозврата.
С тех пор как Мара Раис видела последний раз Морено Баррали, прошло чуть больше года. Теперь она поняла, насколько нераскрытые убийства могут перевернуть жизнь и здоровье следователя. Муки за эти убийства питали его существование, и, возможно, были единственной причиной, по которой в нем еще теплилась жизнь.
– Привет, Баррали, – сказала Мара, пожимая ослабевшую руку коллеги. – Даже рак тебя не берет, а? Ты еще нас всех переживешь, точно говорю.
Баррали улыбнулся ее колкости. В отличие от остальных, Мара не расточала любезностей и сентиментальностей, заставляя его еще больше тяготиться своим состоянием, а пронзала его своим острым цинизмом, как настоящая жительница Кальяри, которая со всеми ведет себя своевольно: даже с человеком на последнем издыхании.
– Привет, инспектор. Прежде чем умру, я должен научить тебя ремеслу, – ответил он тем же.
– Хм, я думаю, что это было бы напрасной тратой усилий, Баррали. Знаешь пословицу: кто родился ослом, тот не умрет лошадью…
– Верно, Раис, верно. Мне сказали, что у тебя дела ненамного лучше, чем у меня, по крайней мере в профессиональном плане. От текущих убийств к нераскрытым… Если ты не будешь осторожна, следующим твоим шагом будет патрулирование общественных парков, погоня за вуайеристами и розыски воров снеди.
– Будь как будет. Однажды я расскажу тебе, как все обстоит на самом деле, а теперь расскажи мне о себе.
– Как видишь, сказать-то особо нечего…
Одежда на нем висела. Баррали сбросил по крайней мере десять килограмм с тех пор, как Мара видела его в последний раз, и это притом, что он никогда не страдал от лишнего веса. Раис увидела прислоненную к столу трость.
– Мне жаль. Правда, – сказала она.
– Я знаю. Спасибо. Но я позвал тебя не для того, чтобы разжалобить.
– Конечно. Думаю, что знаю, почему ты попросил меня встретиться. Я хотела сразу сказать тебе, что, насколько ты можешь…
Полицейский заставил ее замолчать, положив на стол несколько фотографий. Некоторые из них были старыми поляроидными снимками. Другие изображения потемнели и потускнели от времени. Тем не менее предметы были совершенно различимы. На снимках запечатлены два трупа, объединенные некоторыми деталями:
– Конечно, ты уже слышала об этом раньше. Первая жертва семьдесят пятого года, вторая была убита одиннадцатью годами позже, в восемьдесят шестом. Первая из провинции Нуоро, вторая – из гор Валлермоса. Более двухсот километров друг от друга, две практически противоположные точки острова… Возраст жертв более или менее одинаковый: первой восемнадцать или девятнадцать лет, второй – шестнадцать-семнадцать. Убийства имеют незначительные различия. Совершенно незначительные. Оба не раскрыты, общее дело, связывающее их, никогда не открывалось. Обе девушки были убиты в ночь sa die de sos mortos. Нет свидетелей, нет подозреваемых. Тайна, которую так и не разгадали.
Мара перевела взгляд на коллегу. После многих лет службы в отделе убийств ее глаза привыкли к жестокости и ужасу, но снимки этих девушек – возможно, из-за звериного ритуала, с помощью которого они были убиты, – потрясли ее до глубины души.
– Самая большая загадка на самом деле не в этом, – продолжил Баррали. – В любом случае опознание не проводилось. Ни имени, ни фамилии. Сообщений о пропаже нет. Никто не искал их. Ни отцы, ни матери, ни родственники. Как будто они появились из ниоткуда. Pantumas [26] .
26
Призраки (сард.).
Мара, услышав это слово, вспомнила, что Баррали был родом из Барбаджи, но не могла вспомнить, из какой деревни.
– Слушай, Баррали…
– На протяжении многих лет все говорили мне, что я сумасшедший – это если мягко выразиться. Что я исказил факты, чтобы они соответствовали моим теориям, потому что у меня к этому эзотерический интерес, и еще тысячу других глупостей. Они, – он указал на фотографии, – определенно мешали мне в профессиональном плане. Они навредили моей карьере. Не то чтобы я когда-либо был мазохистом, но чувствую себя в ответе за них, не могу об этом не вспоминать.
– И я это понимаю и уважаю… – опять попыталась вставить Мара, но он снова ее перебил:
– А теперь я умираю, Раис. Буквально. Несколько месяцев, а потом до свидания. А это, – сказал Баррали, постукивая себя по виску, – продержится еще меньше. Я не собираюсь тебя ни в чем убеждать, но хотел бы, чтобы то, над чем я работал все эти годы, не пропало зря. Хотел бы, чтобы дело оставалось открытым.
– За это можешь не переживать. Фарчи заверил меня, что над этим будут работать и что дело в приоритете у отдела нераскрытых, так что…