Слово авторитета
Шрифт:
Если Матвей и изменился, то немного: щеки провалились, да вот еще залысины наметились.
— Как ты вообще? — В голосе Захара прорезалась ненужная жалость, Матвей этого не любил.
На его скулах отчетливо заиграли неровными буграми желваки.
— Это что, такой ментовскии приемчик, чтобы расколоть меня? Если ты позабыл, предупреждаю, я не юнец и насмотрелся такого, чего ты за всю жизнь не увидишь.
Захар понял, что перед ним сидит совершенно незнакомый ему человек, лишь оболочкой похожий на друга детства, прежний же — доступный и веселый — был перетерт системой в
— Просто интересуюсь, — пожал плечами Захар, — все-таки давно не виделись.
Матвей внимательно посмотрел на бывшего друга, поднял палец вверх и произнес со значением:
— В этой жизни ничего просто так не делается. Меня тут проинструктировали. Я понял, что ты в гору идешь. Наше знакомство тебе в карьере не повредит?
— Не думал об этом.
— Ну-ну.
— Мне сказали, что у нас мало времени… Я бы хотел сразу перейти к делу, Матвей.
— Ну, валяй. — С сигаретой он расставаться не спешил, махонький огонек уже обжигал пальцы, а он продолжал смолить самый краешек, рассыпая желтоватый табак. — Кстати, у тебя курево есть? Сунули мне тут полпачки какого-то дерьма, только травиться!
— Держи, — протянул Захар нераспечатанную пачку «Бонда».
— Вот за это спасибо, — удовлетворенно кивнул Матвей, пряча сигареты.
— Ты фотографию помнишь, где мы с тобой вдвоем? Стекла «уазика» были тонированы, даже если бы нежданно рядом оказались прохожие, то они вряд ли сумели бы разглядеть людей, сидящих в салоне. А через лобовое стекло за ними наблюдали два человека в темных костюмах, фиксируя каждое движение приятелей.
Наверняка в дерматиновую обшивку салона были встроены микрофоны, и люди в соседней машине могли слышать малейшие нюансы разговора.
— Помню, — голос Матвея неожиданно потеплел, — у меня ее изъяли во время обыска, уж и не знаю, кому это было нужно.
— Я тоже ничего не забыл… Не могу рассказать тебе всего, но может так случиться… В общем, если у тебя спросят про меня, что это за человек с тобой на снимке стоит ты должен сказать, что это твой подельник.
Матвей неожиданно вскинул голову:
— Братуха! Ты знаешь, на что меня толкаешь? Если люди узнают, что я с ментом порожняк гоняю, то меня просто заточкой проткнут! На каком основании я должен чернуху гнать? По жизни я чистый и с легавыми не контачил.
Матвей прикурил, и Захар заметил, что руки его при этом мелко подрагивают.
— Об этом никто не узнает.
— Даже если и не узнают, как я людям в глаза смотреть стану?
— А если я тебя об этом очень попрошу? Матвей задумался. Он переламывал себя нынешнего, уже сформировавшегося, со своим стойкими убеждениями. Подобные усилия даются нелегко.
— Ладно, но ты должен выполнить мое условие, — посмотрел он на бывшего друга. Захар увидел, что его глаза, прежде глубинно-синего цвета, заметно выцвели в тюремных стенах.
— Все, что в моей власти, — пообещал Захар, — если ты
Матвей улыбнулся:
— Все гораздо проще. Скоро меня переведут в колонию, мне бы хотелось персидского кота. С животными как-то веселее тянуть срок.
Теперь перед ним сидел прежний друг — тонкий, ранимый, готовый пригреть каждую божью тварь. Трудно поверить, что это именно тот самый наркоман, в которого он когда-то целился из снайперской винтовки.
— Уж в этом я тебе не откажу, — улыбнулся Захар. — Помню, ты всегда животных любил, вокруг тебя вечно стая собак бегала.
— Теперь я собак ненавижу, — зло процедил сквозь зубы Матвей. — Слишком громко лают. Насмотрелся я на них на зоне… Вот кошки, да! Кошек люблю. — Голос его чуть потеплел. — На баб они похожи. Ее гладишь, а она хвост поднимает. У меня ведь был перс, да один чертила его лопатой зарубил. Пришлось убить его, за это еще пятерик добавили.
Говорил он без эмоций, как о чем-то самом обыкновенном. Все выстрадано и перетоптано. Не душа, а буераки.
Требовалось сказать что-то ободряющее, но не получалось, и Захар лишь не без труда выдавил сочувствующую улыбку.
— Тебе кошку или кота?
Матвей задумался надолго: похоже, что вопрос имел для него принципиальное значение.
— Лучше кошку, — наконец произнес он, — пускай плодятся. У тебя есть еще ко мне что-нибудь?
Разговор начинал его тяготить, трудно было поверить, но он рвался в тесноту камеры.
— Нет… Я тебе буду писать. Матвей поморщился:
— Только не часто, я не очень люблю отвечать на письма.
— Я тебя понял, ты всегда был дипломатом.
Передние двери «уазика» распахнулись почти одновременно. Двое омоновцев устроились на переднем сиденье, третий уверенно потеснил Матвея, лишь последний, с короткой стрижкой, терпеливо дожидался, пока Захар покинет салон.
И только после этого юркнул в машину, на ходу отстегивая от пояса наручники.
«Уазик» не задержался, тронулся почти мгновенно и еще через несколько секунд в сопровождении «Гранд Чероки» исчез.
Дверца «Судзуки» распахнулась, из салона вышел молодой мужчина в клетчатой рубашке и упругой походкой направился прямо к Маркелову. Захар не сразу узнал в нем следователя по особо важным делам — два часа назад на Володе был совершенно другой костюм. «Он что, в машине, что ли, переоделся?» — недоуменно пожал плечами Маркелов.
— Сегодня по программе «Время» покажут специальный репортаж о захвате банды киллеров. Кроме вашего дружка, телезвездами станут еще три человека, уже выловленных. Но это еще не все, будет показана фотография, на которой вы вдвоем с Матвеем, — и, видно, предупреждая возражение, строго добавил:
— Так надо!
— Понял, — глухим голосом проговорил Захар.
— На той фотографии вы будете узнаваемы, ее покажут крупным планом, — пообещал Володя. — Наверняка а картинка не пройдет мимо ваших сослуживцев, так что не надо открещиваться, что на ней запечатлен кто-то другой. Отвечать вы должны в высшей степени дипломатично, потому что люди, которые будут спрашивать об этом способны почувствовать малейшую фальшь.