Слово о полку Игореве – подделка тысячелетия
Шрифт:
Похоже, что Константин Дмитриевич «уступил» своему отцу и в том, чтобы никогда не упоминать в своих трудах имя А. С. Пушкина, которого Дмитрий Александрович «почитал» за личного врага, не простив ему «Кавелина-дурачка». Поэтому тщетными оказались наши усилия по поиску воспоминаний К. А. Кавелина об «исторической» встрече Пушкина и Каченовского в аудитории Московского университета 27 сентября 1832 года.
Наш экскурс несколько затянулся, но вам предстоит еще немного потерпеть, поскольку мы вплотную приблизились к исторической черте, когда с большой степенью вероятности можно «вычислить» автора «Слова о полку Игореве». При этом придется сделать еще одно отступление по пути к намеченной цели.
Речь идет о неожиданной встрече с доктором медицины (назовем его «N») – специалистом одновременно двух медицинских специальностей – невропатологии и сексопатологии.
Собирая
215
С. М. Громбах. Пушкин и медицина его времени. М., «Медицина», 1989; Б. М. Шубин. История одной болезни. М., «Знание», 1983.
216
Указанное сочинение С. М. Громбаха, С. 189—191.
Пушкин и люди его круга не стыдились этой болезни и говорили о ней не таясь, скорее иронизируя над ее жертвами, в том числе над собой, видя главную беду не столько в самой болезни, сколько в ее лечении ртутью, «меркурием» [217] .
Ртуть считалась специфическим средством против венерических болезней. В статье известного врача К. Грума «Венерическая болезнь» читаем: «Этот бич рода человеческого… прежде неимоверно свирепствовал до того времени, пока не открыли против него специфического врачебного средства, меркурия, который надежно излечивает эту болезнь» [218] . Одним из ртутных препаратов, широко применявшимся при лечении венерических болезней, была сулема [219] .
217
Например, в аутоэпиграмме Пушкина (примечание С. М. Громбаха):
За старые грехи наказанный судьбой,Я стражду восемь дней, с лекарствами в желудке,С Меркурием в крови, с раскаяньем в рассудке —Я стражду – Эскулап ручается собой.(Собрание сочинений в десяти томах, М., «Художественная литература», 1974. Т. 1. С. 547).
218
Энциклопедический лексикон. Т. 9. СПб., 1837. С. 376. (Примечание С. М. Громбаха).
219
В статье неизвестного автора «Наблюдения о любострастной или венерической болезни» говорилось: «Сулема и каломель наичаще употребляются для истребления венерического яда» (Вестник естественных наук и медицины. 1829, № 10. С. 493) (Примечание С. М. Громбаха).
Пушкину были известны и уродующие последствия сифилиса. В Кишиневе он предостерегал кого-то из своих знакомых:
Лечись – иль быть тебе Панглосом,Ты жертва вредной красоты —И то-то, братец, будешь с носом,КогдаТак Пушкин равнодушно описывает безносого банщика в тифлисских банях.
В криминалистике и в следственной практике существует негласное правило, суть которого заключается в следующем: Чтобы решить некую задачу, которая завела следователя в тупик, нужно рядом с ней поставить еще более неразрешимую, но сходную с первой проблему, возможно, они разрешатся сами собой. Этот метод широко применял известный пушкинист Александр Лацис, исследуя загадочные эпизоды из жизни и творчества Александра Сергеевича Пушкина.
Задавшись этим вопросом, мы не были еще знакомы с сочинением С. М. Гробаха, которое было опубликовано намного позднее книги Б. М. Шубина. Поиски ответа на этот вопрос вывели нас, как уже об этом было сказано выше, на доктора «N». Предварительно мы узнали, что доктор был едва ли не сокурсником с Б. М. Шубиным по 1-му Ленинградскому медицинскому институту им. И. П. Павлова, который они закончили в 1954 (или близко к этому) году. Мало того, они общались, долгое время работая в Москве: один в Московском НИИ онкологии им. П. А. Герцена (Б. М. Шубин), а другой в больнице им. С. П. Боткина, которые располагались рядом невдалеке от Московского ипподрома.
Доктор «N» оказался на редкость общительным человеком и к тому же большим любителем «Слова о полку Игореве» (здесь мы уже вплотную подошли к ответу на совершенно справедливый вопрос «Любознательного читателя»).
На наш вопрос доктор неожиданно задал встречный вопрос:
– А вы знаете, например, почему не были опубликованы воспоминания Константина Дмитриевича Кавелина, который, будучи студентом, присутствовал на диспуте между А. С. Пушкиным и М. Т. Каченовским по вопросу первородства «Слова о полку Игореве»?
Меня словно пронзило электротоком: «Вот она, неожиданная удача» Сработало правило двух проблем. Искали ответ на вопрос о таинствах болезни Пушкина, а, кажется, наткнулись на разрешение другой, изрядно помучившей нас проблемы – о «таинственном примирении» непримиримых оппонентов по литературному цеху.
Затаив на мгновение дыхание, чтобы не воскликнуть «Эврика», я скромно сознался, что не знаю, но хотел бы узнать, что думает об этом уважаемый профессор, но только после того, как он ответит на мой вопрос, с которым я к нему и пожаловал (при этом я даже не стал поправлять профессора, что К. Д. Кавелин в сентябре 1832 года не был еще студентом Московского университета, поскольку поступил в него лишь в 1835 году, и присутствовать на «исторической дискуссии» никак не мог).
В состоявшейся беседе профессор доходчиво объяснил, что оба эти вопроса лежат в плоскости идеологических установок советского времени, когда на публикацию даже попыток исследования как «закрытых» недугов Пушкина, так и первородства «Слова», отличного от его древнего происхождения, было наложено идеологическое табу.
– Позвольте, профессор, – воскликнул я невольно, – но Пушкин был убежденным сторонником ортодоксов, утверждая, что: «Подлинность Игоревой песни доказывается духом древности, под который невозможно подделаться…»
– Вот в том-то все и дело, что иных аргументов, кроме «духа древности», у него не было, а значит, он мог легко ошибиться, как это случилось с ним при оценке первородства подделок Томаса Чаттертона и рассказов Оссиана, написанных фактически Джеймсом Макферсоном.
– Ну, насчет рассказов Оссиана, дело обстояло не совсем так. Он не «заблуждался», поскольку к тому времени мистификация уже была разоблачена, но он настолько высоко ценил поэтические совершенства этой подделки, что не будь известно ему о разоблачении С. Джонсона, вполне мог поверить в подлинность поэзии Оссиана.
– Согласен с вами, – продолжал профессор, – но вот с оценкой подлинности «Слова» у Пушкина случилась осечка, и свое заблуждение он впервые «почувствовал» (подчеркиваю именно это слово) в приснопамятной дискуссии с М. Т. Каченовским.
– Я понял, что этот ваш вывод основан на неких аргументах, приведенных в воспоминаниях К. Д. Кавелина? Не так ли?
– Это так, но вы напрасно ждете, что здесь и сейчас я покажу копию, а лучше всего протограф этих воспоминаний. Копия добытого мною так интересующего вас документа находится среди бумаг обширного архива, хранящегося сейчас на даче, куда я в ближайшее время ехать не собираюсь изза неотложных дел, требующих моего пребывания в Москве. Цитирование на память – дело опасное, поскольку искажения в таких случаях неизбежны, учитывая мой возраст (профессору шел в то время 75-й год). Вы ведь тут же опубликуете полученную информацию, что может поставить меня в неловкое положение.