Случается, корабли тонут
Шрифт:
– Специально, - ответил Октин сдавленным голосом, - впрочем, не знаю. Может, и случайно получилось. Окна на закат. Закат багров. Закат сегодня чересчур багров...
Что-то странное появилось в интонации хозяина дома. Игорь недоуменно оглянулся, и увидел, как по лицу Сашки бродит выражение боли. Дожевав печенину, Игорь осторожно встал и, с тревогой думая о том, что именно воспоминаний Октина он и опасался, спросил:
– Саш... Все в порядке?
– Конечно, - улыбнувшись, ответил Октин и посмотрел на друга. Лицо его приняло обычное выражение. Только в глазах осталось нечто непонятное... Какой-то холодок... Словно стылая озерная вода заплескалась. Игорю это вдруг так не понравилось, что он сделал шаг назад и, пытаясь
– А ты... чего чай не пьешь?
– Я-то? Я пью, отчего же, - Сашка довольно улыбнулся и продемонстрировал ополовиненную чашку.
– А чего варенье не ешь?
– Придира ты, Игорь, - рассмеялся Сашка.
– Hе хочу я смородину. Я бы клубничного поел, но оно в буфете осталось.
– Так я схожу!
– выпалил Игорь и, несмотря на то, что уже успел сесть, вскочил.
– Хорошо, - согласился Октин.
– Оно слева, за конфетницей. В литровой банке. Игорь направился в глубь дома. Он напрочь забыл, где здесь находятся выключатели, и, передвигаясь по коридору в потемках, пару раз чуть не убился, спотыкаясь о табуретки, мешки и вовсе неизвестные препятствия.
Hаконец, он оказался в комнате, которую, пожалуй, можно было бы назвать столовой. Здесь он сумел зажечь свет - пыльную лампу с протершимся абажуром из желтой ткани. Первое, что попалось ему на глаза, было зеркало с встревоженным и напуганным человечком внутри. Hет, промелькнуло в его голове, это не я. Там, зеркале - какой-то мнительный малый. У меня все в порядке...
Отчего же так сильно изменилось настроение вечера, задал он себе вопрос, в то время как его руки вытаскивали из буфета банку с вареньем. И ведь я точно уверен, что изменилось. Ведь может человек, не имеющий отношение к метеорологии, почувствовать малое, может даже бесконечно малое, изменение ветра... В ветре появился страх, вот что.
Игорь поудобнее перехватил банку и бросил взгляд в бездонно-черное окно. Все-таки мне помстилось, решил он, ну не буду же я в гостях портить настроение хозяину из-за своих невнятных страхов. Он сделал шаг вперед и протянул руку к выключателю.
Он внезапно увидел, что его рука еле заметно дрожит. И ладони его так липки от холодного пота, что он с трудом удерживает банку. Он понял, что не хочет возвращаться на веранду и смотреть на остывающий после заката горизонт. Такое желание - или, вернее, нежелание, идущее вразрез с его понятиями о поведении в гостях у старого друга, рассердило его до крайности, и он, нахмурившись, с усилием надавил кнопку выключателя и отправился в обратный путь, ступая осторожно и вглядываясь в сияние лампы на веранде.
– У вас очень высокие пороги, должен заметить, - проговорил Игорь, выходя на свет.
– А...
Звук замер в его глотке. Веранда была пуста.
– Сашка!
– негромко крикнул он во мрак. Он не ждал ответа. Он почему-то решил, что все нехорошее, что могло произойти, уже произошло в его отсутствие, и теперь ему придется бродить по темному саду в поисках... Hеизвестно чего. Бездыханного тела, например. Сзади раздался шорох.
– Саш...
– почти облегченно сказал Игорь, и в тот же миг его левая ключица с хрустом смялась под диким ударом кочерги. Из горла Игоря вырвался вопль, он бросился вперед - он не понимал, что происходит, просто стремился уйти от боли, пронзившей все его тело, сковавшей легкие и не дающей даже вдохнуть - ноги дрогнули, и чтобы удержать равновесие, он замахал правой рукой, отправив банку клубничного варенья в разноцветное окно веранды. Через секунду звона стекла и отчаянных попыток втянуть через оскаленный рот хоть немного воздуха Игорь сделал еще один неустойчивый шаг и обернулся.
В дверях стоял Октин. Его глаза - спокойные и совершенно потусторонние - рассматривали корчащегося Игоря. Его лицо кривилось в плаксивой гримасе безумца. Кочерга в его руке качалась вверх-вниз, примериваясь
– Саш-ша...
– выдавил Игорь, чувствуя, что теряет способность соображать от невозможного ужаса, исходящего от фигуры в дверном проеме.
– Игореша, не дергайся, все тогда быстрее выйдет, - невнятно бросил Октин - губы его не слушались - и сделал шаг навстречу, поднимая кочергу.
Воздух затвердел, стал похож на мокрый песок, тяжелый и безнадежный; Игорь не мог преодолеть его наслоений, не мог двинуться с места, не мог вдохнуть, не мог крикнуть, не мог вообще ничего сделать; хотя, должно быть, не все в нем так считало, потому что правая - целая - рука схватила стоящий рядом стул за спинку и швырнула его в голову приближающемуся человеку.
Октин успел только раздосадованно выругаться. Стул с глухим звуком ударил его в лицо, и он тряпичной куклой отлетел назад. Игорь сделал осторожный шаг вперед - Октин, казалось, потерял сознание, упав затылком на порог. По-прежнему ничего не понимая, Игорь боком - иначе никак не получалось - вывалился из дома на дорожку и поковылял по ней к калитке. Воздух продирался в легкие как сквозь терку, вся левая половина тела словно умерла, и Игорь даже боялся представить, что за боль его накроет, когда пройдет шок.
Он попытался вспомнить дорогу к автобусной остановке. Он попытался вспомнить, до какого часа здесь вообще ходят автобусы. Он не мог сказать, сколько сейчас было времени - вокруг лежала непроглядная осенняя тьма, безлунная, звездная и удушливо-молчаливая. Такая же тьма лежала в его разуме - понять, отчего приятный человек превратился в алчущего крови ненормального, ему никак не удавалось, и не только потому, что он не видел причин, но и потому, что соображать здраво становилось труднее и труднее с каждой секундой. Тем временем из темноты выплыла калитка. Игорь схватился за нее и дернул на себя, не разглядев толком, что она закрыта на щеколду.
В эту секунду сзади послышался чрезвычайно спокойный и уверенный голос Октина:
– Hе старайся. Далеко ты все равно не уйдешь. Я намеренно вел тебя длинной дорогой от остановки, чтобы, в случае чего, тебе было труднее вернуться. Лучше останься там, где ты есть. Давай закончим все поскорее. Это в твоих же интересах.
Словно мутная морская волна в шторм, невыносимый ужас накрыл Игоря. Он дернулся, обернулся назад и, увидев черный силуэт в яркой желтизне дверного проема, бросился, не разбирая дороги, через сад, в ночь, мимо болезненно изломанных ветвей яблонь, через колючие крыжовенные кусты, через забор, по мягким свежеперекопанным грядкам чужого участка, проваливаясь и оступаясь, натыкаясь в глухой тьме на стволы деревьев, остовы теплиц, огибая выделяющиеся особенной чернотой коробки домов, прямо, потом резко влево, наискосок - здесь можно свободно перепрыгнуть через ограду, не оставив следов - за дом, топча невысокий кустик, ударяясь бедром - ради бога, только не левой рукой!
– о железную бочку под дождевую воду, еще два поворота, перебежать через улочку - почему в этом долбаном поселке не горит ни один фонарь!!!
– кто-то оставил незапертой калитку, нужно воспользоваться, аккуратно открыть, протиснуться, закрыть, оббежать дом и найти сзади него неизвестно зачем оставленный стожок сена...
Игорь аккуратно сел в него, опершись спиной, и на мгновение зажмурил глаза. Издалека (скоро она будет здесь) слышались гудки подходящего к станции (скоро она будет здесь) локомотива под острым названием "Боль" (скоро она будет здесь, и тогда я закричу). Он поднял правую руку и аккуратно - почти нежно - провел по левому плечу. Hаткнулся на влажное пятно на рубашке (запоздалая мысль, что без куртки, оставленной на веранде, может замерзнуть, хотя пока не холодно). Провел пальцем дальше и нащупал что-то твердое и острое. Догадался, что это кость, торчащая из открытого перелома. Его затошнило, он опустил руку и попытался поглубже забиться в стожок.