Случаи из жизни Ивана Ивановича Мацепуро
Шрифт:
На следующий день шёл снег и были похороны матери. Пришла Лида со своим мужем, приехали на санях два мужика, нанятые отцом, все прошли в гостиную, немного постояли вокруг стола с гробом матери, потом мужики внесли из сеней крышку гроба, закрыли его, вынесли во двор, положили на сани и лошадь медленно потащила сани со двора на дорогу и дальше в деревню к церкви, где должно было состояться отпевание умершей.
Отец, Ваня и сестра Лида с мужем шли вслед за санями, все с непокрытой головой, а снег белыми хлопьями медленно падал с высоты, покрывая крышку гроба белой
У церкви толпились несколько баб и мужиков, слышавших о смерти барыни и пришедшие поглазеть. Мужики взяли гроб с саней и понесли в церковь, где уже ждал поп, облачённый в куколь – отпевать предстояло не простую крестьянку, а дворянку рода Домовых, которым в незапамятные времена принадлежали здешние земли, деревня и сами крестьяне.
В церкви были зажжены лампы и свечи, мужики поставили гроб на лавку и сняли крышку. Белое лицо умершей осветилось жёлтым светом горящих свечей и лампад, и Ване показалось, что веки матери шевельнулись, словно она пыталась открыть глаза и взглянуть в последний раз на этот мир, который покидала навсегда.
Поп начал службу, бормоча молитвы, которые собравшиеся повторяли в разнобой, отчего пламя горящих в их руках свечей и свечи на груди матери колыхалось и тени пробегали по лицу покойной, оживляя неподвижность её черт. Пётр Фролович стоял неподвижно, лишь капли подтаявшего снега стекали по его бороде, иногда попадая на свечу в его руке, отчего раздавался треск, пламя дёргалось и угасало, чтобы в следующий миг вспыхнуть вновь белым светом.
Поп закончил отпевание, все, кто хотел, подошли к покойнице и поцеловали её, кто в лоб, кто в руки, а Ваня прижался губами к холодной щеке матери, как и она на рождество прижималась губами к его щеке.
Мужики вынесли гроб на руках из церкви, и понесли его за церковь, на погост, где загодя была вырыта в промёрзлой земле глубокая могила, обложенная по краям еловым лапником.
Гроб поставили на землю, лицо матери закрыли саваном, отец взял горсть земли и положил её матери на грудь, потом это сделали и все остальные. Ваня тоже взял горсточку земли, подошёл к гробу, положил землю на краешек у ног матери, чтобы ей не было тяжело и вдруг расплакался навзрыд, всхлипывая и утираясь запачканными землёй ладонями, отчего лицо покрылось потеками слез, смешанных с землёй. Отец прижал голову сына к своей груди и Ваня продолжал судорожно рыдать, дёргаясь под рукой отца.
Мужики закрыли гроб крышкой, забили несколько гвоздей и на полотенцах спустили заколоченный гроб в могилу, сбросив туда и концы полотенец крест – накрест.
Провожающие снова бросили по горсти земли уже на крышку гроба и мёрзлая земля глухо билась о доски, а нанятые мужики, взяв лопаты, принялись закапывать могилу и устанавливать крест, пока поп, помахивая кадилом, читал прощальную молитву. Но Ваня ничего этого уже не видел, продолжая плакать, прижавшись лицом к отцовской груди.
Назад в усадьбу все возвратились на санях, под звон бубенцов, подвешенных к лошадиным дугам. Ваня, наконец, успокоился и украдкой, из-под полы отцовской шубёнки, смотрел на
У дома их встретила Фрося, которая не пошла на похороны барыни, чтобы готовить поминальную трапезу. Себе в помощь она пригласила ещё двух баб, так что к возвращению с похорон стол в гостиной был уже накрыт и заставлен блюдами и графинами.
Ваня, увидев еду на столе, где ещё утром лежала его мама, расстроился и снова заплакал. Фрося дала ему капель успокоительных, которые взяла в комнате Ваниной матери, отвела в комнату, уложила на кровать и Ваня скоро забылся беспокойным сном, не увидев всех поминок.
Мужики поминали барыню за столом на кухне, а в гостиной расположились отец, сестра Лида с мужем, пришёл поп, с которым Пётр Фролович учительствовал в церковно-приходской школе, вместе с попом пришёл и дьячок, потом зашёл урядник засвидетельствовать свои соболезнования, потом заглянул зажиточный крестьянин, что возил иногда Петра Фроловича в город. Заходили и ближние мужики, которых Фрося принимала на кухне, и выпив чарку-другую водки, уходили, кланяясь через дверь Петру Фроловичу.
Ваня проснулся, когда начало темнеть. Посетители как раз стали расходиться. Пройдя на кухню, Ваня захотел кушать и Фрося проворно собрала ему поесть на краю кухонного стола.
Мужики тотчас встали и раскланявшись пошли прочь, изображая сочувствие, но выйдя за ворота усадьбы запели песню, подхватив её отголосок из деревни, где праздновали масленицу.
Поп, подхватив пьяненького дьячка под руку, погладил Ваню по голове, сказал, что мама его непременно будет скоро в раю, поскольку была женщиной праведной и церковная пара удалилась в деревню, из которой продолжали доноситься песни, далеко слышные в тихий и морозный вечер.
Пётр Фролович продолжил одиноко сидеть за столом, иногда выпивая рюмку водки, но не хмелея, по причине горестного состояния.
Конечно, жена его долго болела и он пользовался по мужской надобности услугами Фроси, но, как– никак, а с благоверной он прожил почти тридцать лет, нажил четверых детей и никогда не слышал от жены злобных или истеричных слов, которые позволяют себе иные жёны, особенно в пору увядания их женственности. Любви и страсти особой не было между ними, поскольку брак этот устроил его отец Фрол Григорьевич, но брак пришёлся впору, их семейный очаг всегда горел ровно, согревая теплом и его, в нелёгкой офицерской жизни, и их детей, подросших и вышедших в люди. Только Ванечка теперь остался сиротой и ему, отцу, нелегко будет дорастить Ваню до взросления.
Подошла Фрося и попыталась обнять Петра Фроловича, но тот отстранился: не гоже в день похорон прелюбодействовать – надо погодить пока пройдут положенные сроки. Фрося, как сметливая женщина, поняла и не обидевшись, ушла на кухню прибирать со стола, а Петр Фролович ещё немного посидел и почувствовав усталость, прошёл почивать в свою комнату. Проходя через комнату Вани, который уже крепко спал, погладил осторожно осиротевшего сына по голове, отчего тот перевернулся набок и сказал во сне отчетливо: «мама».