Случай на объекте С

Козлов Юрий Вильямович

Почему-то Митя был уверен, что коэффициент судьбы — величина ничтожно малая, близкая к абсолютному нулю, но весьма склонная к обратной прогрессии. То есть что бы ни произошло с человеком ли, с отдельной страной или целым миром, Бог уже как бы это предусмотрел и решил. Неужто Бог — недобросовестный прокурор, задним числом утверждающий любой приговор, эдакий Вышинский? Мите не хотелось так думать. Но он не мог отделаться от мысли, что коэффициент судьбы — величина не только бесконечно малая, но еще и постоянная, неизменная. Как отношение окружности к диаметру, как ускорение, с каким падает в пространстве по отношению к своему весу предмет. Поэтому: что бы ни было предпринято во изменение судьбы человека ли, общества ли, результат будет ничтожен. Мите хотелось вычислить коэффициент судьбы и тем самым математически это доказать. Налицо была явная странность: Митя желал научного подтверждения того, что его план хоть и осуществим теоретически, но… бесполезен, как попытка привести в чувство скончавшегося с помощью нашатыря. Зачем? Митя не знал. Шевелилась смутная надежда, что Бог не оставит, выручит. Так было до сего дня.

«Выполнить в виде исключения», — такую резолюцию накладывали на Митины рапорты высокие руководители. Может, и Бог выполнит «в виде исключения»?

Компьютер между тем начал выдавать галиматью. Митя забылся, поставил ему непосильные задачи. Выключил, подошел к окну, увидел кусок доцветающей степи, узкую полоску белого песка, гладкое, как экран, море. Над морем стояла луна. Море фосфоресцировало, словно Бог на огромном дисплее решал какую-то свою задачу.

Услышав то ли всхлип, то ли вздох, Митя обернулся. В глубине комнаты на белых простынях тело девушки казалось темным. Глаза блестели. Блеск не обещал ничего хорошего.

— Я все думала… — сказала девушка, подтянув колени к подбородку.

— О чем? — Митя подумал, вероятно, она будет делиться с ним какими-то иными мыслями. Не теми, какими делилась с многочисленными иностранными клиентами, а в дождливое межсезонье — с седыми золотозубыми азербайджанцами, отваливающими по пятьсот рублей за сутки. «Но разве от этого ее мысли менее интересны? — усмехнулся про себя Митя. — Может, она расскажет мне про своего уругвайского богослова?»

Но он ошибся.

— Я думала, как они ухватятся за эту невидимость, — продолжила девушка. — Столько дополнительных возможностей.

— Вероятно, — ответил Митя, — но этим будут заниматься другие люди. Меня интересует единое пространство.

— Но ты хоть представляешь, что ты им даешь? Как они распорядятся? Ведь это попадет в руки Фомину!

— Фомину? — удивился Митя. — Ну даже если и Фомину, что дальше?

— А то, — шепотом произнесла девушка, — что ты своими открытиями усиливаешь царюющее зло, делаешь его неуязвимым. Разве мы свободные люди, Митя? Неужели наша жизнь кажется тебе столь привлекательной, что ты хочешь, чтобы она длилась… всегда? Чтобы твои дети, внуки тоже так жили? Ты, Митя, ты собираешься дать им все для того, чтобы они… законсервировали нас… как банку минтая от Калининграда до Владивостока! Если они сделаются самыми сильными, мы — самыми несчастными. Зачем им тогда что-то менять?

«Царюющее зло, — подумал Митя, — это… Добролюбов? Или Чернышевский? Не хватает нам устроить диспут о свободе».

— Не понимаю, тебе-то нужна какая свобода? — усмехнулся Митя. — Доллары, что ли, легально менять?

Глаза девушки наполнились слезами. Как-то очень быстро она утратила профессиональные навыки: острый язык, настороженность, готовность к отпору. Стала обидчивой и изнеженной. Своим поведением она опровергала пословицу: «Сколько волка ни корми…» Девушка явно не смотрела в сторону леса.

— Говоришь прямо как Фомин, — вздохнула она. — Мне нужна такая свобода, чтобы, как твою бабушку, не сажали неизвестно за что, не били в лагере дубиной по черепу. Слишком многого хочу?

Митя подумал, что, в сущности, свободен во всем, что касается работы. На остальное времени нет. «В виде исключения, — вспомнил резолюцию на рапортах. — Я существую в этом мире в виде исключения…»

— В том, что ты говоришь, безусловно, есть резон, — ответил Митя, — но ты как-то слишком уж непримиримо разграничиваешь: «они» и «мы». А это части единого целого. «Они» такие, потому что такие «мы», потому что позволяем им быть такими. Меняться нам можно только вместе, порознь не получится…

…Митя вспомнил белые стены в огромном кабинете Сергея Сергеевича, чистые окна, вид на собор, золотые купола. Купола в тот день сверкали нестерпимо. По блестящей, как начищенное голенище, брусчатке ползли желтые и красные осенние листья. Все здесь дышало покоем, казалось незыблемым и вечным. Митя подумал: начнись завтра война, взлети все на воздух, и на то окажется воля Божья, столь ничтожен в мире коэффициент судьбы. «А как, интересно, — усмехнулся Митя, — соотносится коэффициент судьбы с коэффициентом власти?»

Сергей Сергеевич был бодрым человеком лет шестидесяти с небольшим. Митя застал его посреди кабинета делающим подобие зарядки. Сергей Сергеевич был в белой рубашке. У него было утомленное, несколько капризное выражение лица человека, сжившегося с властью и в то же время постоянно помнящего, как легко эту власть потерять. Однако терять отнюдь не собирающегося. Поэтому в его лице была еще и твердость. На большом письменном столе стоял всего один телефон. Прочие находились в приемной.

Митя коротко рассказал об эксперименте, охарактеризовал общее положение на сегодняшний день.

Сергей Сергеевич слушал внимательно. С ним было легко говорить. Он разбирался в математике и физике примерно на уровне студента-третьекурсника, скажем, энергетического института. Этого было достаточно.

«Эффект невидимости в сочетании с единым пространством, — задумчиво произнес Сергей Сергеевич, — все равно что эликсир вечной юности в придачу к философскому камню. Даже Фаусту так не везло. Не страшно?» — «Хотите посадить меня как американского шпиона?» — Митя подумал, в случае необходимости Фомин и Серов вполне могли бы дать нужные показания. «Неужели наша обновляющаяся действительность дает основания для столь мрачных предположений?» — засмеялся Сергей Сергеевич, но как-то не победительно. «Она неопределенна, — пожал плечами Митя, — а всякая неопределенность, согласитесь, чревата…» — «Чревата, — согласился Сергей Сергеевич, — конечно, чревата, я даже знаю, чем именно чревата, — и, помолчав, добавил: — Но в наших с вами силах покончить с неопределенностью, сделать жизнь более человечной». — «Сделаться

всем невидимыми и уйти за границу?» — «Боюсь, такой вариант никак не устроит заграницу, — вздохнул Сергей Сергеевич. — Я сейчас объясню, что имею в виду. Но сначала два неизбежных вопроса: всем ли вы обеспечены, когда можно ждать результата?» Митя ответил, что обеспечен в общем-то всем. За исключением новейшего суперкомпьютера «Яшида». «Мы делаем все от нас зависящее, — пометил что-то в блокноте Сергей Сергеевич, — в ближайшее время должно решиться. Но это не по моей линии. Со своей стороны могу предложить такой вариант. Мы собираемся заключить соглашение с одной японской электронной фирмой. Они согласны принять делегацию наших экспертов. Поезжайте, может, удастся собрать по частям? Возьмите с собой двух или трех помощников, остальные члены делегации, — развел руками, — охрана». Митя объяснил, что «Яшида» — принципиально новый компьютер, японцы никого к нему не подпускают. Только американцы сумели вырвать четыре штуки, да вот еще, говорят, несколько штук сами склепали. Вряд ли от такой поездки будет толк, хотя, конечно, ему бы хотелось побывать в Японии. Митя сделал значительную паузу. «Вы молоды, у вас все впереди», — неопределенно отозвался Сергей Сергеевич. Митя понял, что этот вопрос волнует его не в первую очередь. «Я надеюсь, результат будет к первому марта, — сказал Митя, — в феврале закончим последнюю серию испытаний». — «К первому марта, — повторил Сергей Сергеевич, — к первому марта… Теперь попробую объяснить: каким образом мы могли бы покончить со столь надоевшей всем нам неопределенностью? Вам известно, каким тяжким бременем ложатся на наш бюджет военные расходы. Я полагаю, ни для кого не секрет, что экономическая реформа, которую мы начали проводить, означает в действительности демонтаж прежней административно-крепостнической модели экстенсивного, экологически самоубийственного развития. Начальная стадия реформы неизбежно вызовет спад, ухудшение общего и без того неблестящего положения. Начальная стадия — самая опасная. Мы как бы попадаем в замкнутый круг. Останавливаем ряд предприятий. Чтобы быстро их модернизировать, резко повысить производительность, выкарабкаться из спада, нужны колоссальные средства. Где взять? На нефть и газ цены упали. Еще за трубы не расплатились. Древесины самим не хватает. Торговать нечем. Значит, необходимо снять средства с военной промышленности. Поставить об этом вопрос можно будет только в случае достижения соглашения, в результате которого противная сторона откажется от своего космического варианта, мы — от альтернативной программы. Не будет соглашения — не будет дополнительных миллиардов для реформы. Не будет миллиардов — не будет модернизации промышленности, самой экономической реформы. Не будет экономической реформы — не будет демократии. Какая при крепостничестве демократия? Не будет демократии — настанет экологическая катастрофа. При безгласии-то кто будет думать о природе? Затопчут даже те робкие ростки, которые мы с таким трудом сейчас оберегаем. Нас сметут. Придут другие. И тогда вы действительно можете оказаться американским шпионом. О себе я уже не говорю, — мрачно посмотрел на Митю Сергей Сергеевич. И продолжил: — Как мы можем убедить противную сторону отказаться от космического варианта? Только если докажем: у нас есть возможность доставлять боевые заряды на околоземные платформы вопреки самой совершенной противоракетной обороне. Каким образом? Благодаря использованию открытого нашим ученым Закона единого пространства. Наш ученый опередил группу доктора Камерона. Мы первые создали установку, позволяющую ракетам преодолевать единое пространство. Платформы будут уничтожены раньше, чем сигнал поступит на локаторы! От единого пространства защиты нет! Только это сможет их остановить. Таким образом, Митя, в ваших руках в некотором роде судьба социализма. Не того, безрадостного, какой был, а будущего — светлого, счастливого, свободного, который мы мечтаем построить. И что самое на сегодняшний день великое научное открытие сделал молодой русский ученый, родившийся после пятьдесят шестого года, не изведавший ужасов сталинизма, это, Митя, уже довод в пользу того, будущего социализма. Такое открытие могло быть сделано только в стране, у которой великое будущее. Какие еще нужны доказательства, что свобода лучше крепостничества? Мы только начинаем! Мы еще скажем свое слово! Ваше открытие, Митя, — камень в фундамент, с которого мы начинаем строить новое демократическое общество. Единственно, Митя, — доверительно обнял его рукой за плечи Сергей Сергеевич, — мы очень просим вас поторопиться. В январе возобновятся переговоры. Они будут продолжаться месяц. Результат должен быть к концу января! Мы не можем выйти на переговоры с пустыми руками. Потом, конечно, у вас еще будет время…»

Митя хотел поговорить с Сергеем Сергеевичем об удушающем отставании в науке, о новоизбранных академиках, о бессмысленной, унижающей его достоинство опеке со стороны Фомина, о ненормальном количестве бумаг, которое ему приходится сочинять чуть ли не каждый день, наконец, о девушке, чтобы ее не замуровывали в стену секретности, о путешествиях — Мите давно хотелось побывать в других странах, познакомиться с их институтами, лабораториями, повстречаться с учеными. Но какими-то мелкими оказывались каждый раз эти проблемы в сравнении с тем, о чем говорил, на какие высоты взмывал Сергей Сергеевич. Митя бы не молчал, возражал бы, если бы в чем-то был не согласен. Но Сергей Сергеевич говорил так, как говорил бы на его месте сам Митя. Спорить, следовательно, было не о чем. Митя пообещал, что сделает все от него зависящее, чтобы результат был к концу января. «Если будет что-то важное, обращайтесь прямо ко мне, — протянул на прощание руку Сергей Сергеевич, — со всеми другими вопросами к помощнику». Митя вспомнил, что давно хотел поговорить и об этом помощнике, но опять смолчал. Во-первых, они уже попрощались. Во-вторых, помощник был мелкой сошкой, а речь шла о том, быть или не быть новому социализму.