Шрифт:
Нина Горланова
Вячеслав БУКУР
СЛУЧАЙ НА РАДОНИЦУ
Почему Светлана (Фотина) решила, что он наводчик? А стоял он на их лестничной площадке и читал газету с таким видом, словно ему за это потом заплатят. Ну что вот я грешу - подозреваю, конечно, ему заплатят: разговорами, улыбками, а то и ночью любви вознаградят потом... за зябкое ожидание утром. Но как его любить, если Светлана (Фотина) уже через минуту его не могла вспомнить, как мечтать об этом лице цвета серого крахмала!
Надо было раньше отсечь эти мысли, с досадой подумала она, а то спохватилась, когда церковная ограда уже под носом. Боковым зрением она поймала надпись на доме через дорогу, что-то похожее на стихи. Она повернулась: "Не смогли
Честная Сербия
твердости край.
Верность до смерти
лестница в рай...
( И так обе стороны исписаны густо, впритирку.)
Поэт кланялся всем входящим, и две колонны взгляда выдавливались из его глазниц. Светлана (Фотина) назвала бы этот почерк астматическим из-за крохотных промежутков внутри слов. Светлана (Фотина) была химик, доцент, и она быстро для объективности нарисовала другую картину: в некой мечети стоит горячий горбоносый мусульманин и с болью призывает биться за косоваров против сербов. Искре Даниловне эти стихи покажу! Она сама проблем никогда не решает, но так неожиданно что-нибудь скажет, что твоя позиция выскочит сама собой, а потом твердеет и кристаллизуется .
Вот вчера Искра говорит: "При коммунистах я была молодая, а при демократах мы постарели, что хотят - то и делают ". При этом она с ожиданием глядит за окно с пятого этажа, словно там собрались массы, которые на полном серьезе так думают. Но это не означало, что она, Искра, за демократов готова сложить свою единственную голову. У Искры Даниловны были два ордена: Красного Знамени и Красной Звезды, на Невской Дубровке ее и ранило, в общем, пенсии ветерана ей хватало . Но, чтоб купить новый телевизор, когда лопнул от старости "Горизонт " и осколки просвистели мимо чашки с чаем, она попросила взаймы у сына. Хорошо, что рискнула родить во время войны. Она часто со смехом рассказывала, как кормила Аркадия грудью в землянке, а муж, командир танкового дивизиона, крепко в это время спал. Форточка была на уровне с землей почти, и у них хватило ума вывесить наружу гуся, которого ординарец раздобыл для кормящей матери. И вот она кормит, видит: остановились плохо начищенные сапоги, мелькнула рука, и все исчезло вместе с гусем. Она жалобно закричала: "Петя ! Петя !" Он продолжал спать, но командирским голосом крикнул: "Стоять! " А потом ее укорял: "Ты че жена военного и не понимаешь? Не "Петя , Петя", а "Тревога! В ружье! "" Потом Искра всю жизнь проработала на заводе и вдруг однажды видит: главный инженер в шесть часов утра идет и, оглядываясь, бутылки собирает. Бывший, конечно, главный инженер, а ныне - пенсионер...
Когда Светлана (Фотина) после развода и размена квартиры переехала в этот дом, ее долго не считали своей. Ведь она из центра приехала! Искра Даниловна, приглашая ее по-соседски на Пасху или День Победы, говорила: "А у нас, у мотовилихинских, уже все накрыто, у нас, у мотовилихинских, всегда так! "
Эти все застолья у Искры Даниловны были испытанием для Светланы (Фотины), потому что там всегда немного подсмеивались над ее выписыванием всех журналов, устремленностью в мир романов или там югославских примитивистов. (Тут нужна реплика в сторону: тем, кто любил этих югославских самобытных гениев - Генералич-старший, младший, Рабузин!
– не так-то уж просто было выносить войну в Югославии.) Да и как было не подсмеиваться, если после одного бокала шампанского она могла заявить, что Толстого ставит сразу после Стругацких.
– Которого из Толстых?
– спрашивала Искра Даниловна.
– И как ставишь?
– прикидывался
Кстати, он так танцевал степ, что ноги, как резиновые шланги, забрасывались одна на другую. Всю жизнь до смерти почти участвовал в художественной самодеятельности (чечеточник). Еще он был кулинар: фаршировал яйца, помидоры, чуть ли не виноград. Как герой Возрождения, говорила Искра. А что, Возрождение - хорошее, что ли, было время, возражала Светлана (Фотина), травили друг друга, как при Сталине, один клан Борджиа чего стоит...
Искра Даниловна переводила срочно разговор:
– А что будет, если в России будут и духовность, и деньги?
– Вывернется как-нибудь.
– Вот за это надо выпить.
– И Петр Алексеевич поспорил с женой, что выпьет вино, не коснувшись рюмки руками (не будем описывать сложную механику, как рюмка ставилась на тарелку и пр.).
Подойдя к своему подъезду, она, Светлана, набрала на цифровом замке триста четырнадцать. Когда ставили дверь, все в подъезде, оказалось, помнили значение числа пи (три целых, четырнадцать сотых). Так родился их секретный код. Страшно секретный. Понятно, почему наводчики легко проникают. И вдруг веселье слетело с нее - наводчик все еще стоял на площадке в полутьме и читал уже неизвестно какую по счету газету, а может, ту же самую. Вокруг него слоями нарос неподвижный запах, который молодежь называет конкретным. Если конкретизировать все-таки, то это будет какой-то газовый сплав перегноя зубов, спиртового распада и измученных многонедельной эксплуатацией носков. От мусорки изредка так пахнет, а от нестираных носков всегда, потому что на ногах находятся особые железы, которые конкретным ароматом помогали первобытному человеку находить свое племя .
Светлана вошла к Искре с просфорой и с порога предупредила:
– Там стоит ведь... маргинал! На нашей площадке... маргинал...
– Кромешник, - перевела Искра Даниловна.
– Пойдем к Инне Валентиновне, посоветуемся . Она в торговле двадцать лет, понимает...
Они вышли, прошли сквозь сферы конкретного запаха, которые собственную замкнутую вселенную строили здесь. Все рассказали Инне Валентиновне. И она посоветовала: не нужно сегодня ездить на могилки - ТАМ поймут, родные ведь, они не хотят, чтобы вас обокрали. И она оборвала свою речь, а тишина вместо нее многозначительно сказала: "Вы грамотные - думайте ".
– А я к Пете пойду!
– сказала Искра.
– И я к маме пойду, - добавила Светлана (Фотина).
– Есть побогаче нас на площадке...
Они имели в виду немаленькую железную дверь в стене, которая по утрам всех будила, с грохотом захлопываясь и выпуская пальцекрута, которого они знали с детства (еще пять лет назад звали Максей). Он разбогател, женившись на дочери нового русского, но по любви.
Ведь целый год копились легкие слезы, чтобы в Радоницу их можно было донести до могилы родной! И они отправились: Светлана - на Южное, а Искра на Северное кладбище.
Кажется, что везде можно общаться с умершими родными, но... именно в Родительский день Светлана (Фотина) ощущала, что на Южном радость от воспоминаний жизни с родителями в воздухе разлита. И даже если не было хороших у тебя родителей, чужое утешение проливается на тебя (для чего и ездят все разом).
Светлана поспешила вернуться к трем часам: должен был позвонить ее дипломник и отчитаться, как прошел эксперимент с комплексонами. Дипломник не позвонил, но она даже обрадовалась: ощущение от разговора на кладбище с матерью - долгого и доброго - стремительно, как провод, вилось за нею в автобусе (с того места, где лежала могильная плита, до кухни, где Светлана сейчас ставит белоснежный "Тефаль " на его электрический пьедестал). "Видишь, мама, - говорила она, - хороший чайник я купила, только энергии трескает много - нисколько о нас этот "Тефаль " не думает... "