Случайная мама
Шрифт:
Ну, нетрудно догадаться, что люди, у которых все в порядке, по ночам в чужие дома с булкой не ломятся.
– Был у тебя мужчина, – говорит она.
– Да, – соглашаюсь, – было такое.
Она вновь улыбается.
– Был у тебя мужчина. Давно. Вообще давно. Не твой, а чужой. Такой, знаешь… – Она поднимает руку и проводит над головой, а у меня по спине бежит холодок, потому что я узнаю эту прическу. – Чернявый такой, глаза тоже темные.
А я уже не могу даже кивнуть. Но ей и не нужно.
– Семья у него была. Он того не стоил:
Про измены не знаю. Вернее, про то, что жене изменял, конечно, я в курсе. А еще он сам мне рассказывал про своих бывших – наверное, хотел поразить, похвастаться. Мне тогда было двадцать, он – первый. О том, что женат, узнала постфактум, когда влюбилась как дурочка. О том, что есть ребенок, – значительно позже.
Ревность, желание, чтобы я постоянно была рядом, частые звонки, контроль – я задыхалась в этих отношениях. И долго не выдержала. Уходила – казалось, что совершаю ошибку, он ведь так любит, и я. А спустя время выдохнула свободно.
А самое паршивое, что я не хотела этих отношений. Он мне поначалу даже не нравился. Просто у меня не было опыта. Если бы не соблазнил, не знаю, когда бы я и решилась.
– Я не хотела, – признаюсь, хотя и понимаю, как жалко выглядит это признание.
– А это никого не волнует. – Бабка разводит руками. – Она свое забирала, ты стояла у нее на пути. Помнишь ее? Вы ведь встречались.
Память выбрасывает уже тусклый кадр: я стою у окна, вижу, как мимо дома проходит высокая черноволосая женщина. А он, стоя рядом со мной, говорит: «Это моя жена. Ищет меня». Я даже свои мысли в тот момент вспоминаю: «Боже, ей уже тридцать два! И она на что-то надеется?»
Теперь мне сорок, и я тоже на что-то надеюсь.
Все просто. Правило бумеранга.
– Понятно, – бормочу я и порываюсь уйти.
– Сядь! – женщина неожиданно повышает голос и переходит на «ты». – Меня зовут Оля. А тебя как?
– Ирина.
– Ну и куда ты рванула? – теперь она говорит мягко, как будто эмоции вырвались и отпустили. – Работать буду с тобой. То, что от людей пришло, сниму. Бежит она… Тебе еще деток рожать.
И взгляд у нее добрый, с улыбкой. Даже неловко ее расстраивать, но лучше сознаться. Один ребенок – куда ни шло, я очень надеюсь, что он все-таки будет. Но два?!
– Мне сорок.
Она начинает смеяться.
– Мне тоже, и что?
Дверь распахивается, и в нее вбегают две девочки: одна лет семи, вторая чуть старше. Под строгим взглядом матери, смеясь, выбегают за дверь.
– И то, что два, – это вряд ли. Я не успею.
– А ты что, куда-то сильно торопишься?
– Да вообще-то не очень. Но «там» обычно не спрашивают.
– Ну так и сама «туда» не напрашивайся. Ладно, хватит
Она берет мои свечи и зажигает их разом. Держит над какой-то тарелкой, что-то бормочет, пока капает воск. А я пытаюсь переварить информацию и подавить свои чувства. Двое?! Даже если в ближайшее время начать… плюс девять месяцев… потом хотя бы год отдохнуть… и когда они пойдут в школу, мне будет… а когда окончат… а если их засмеют?
Похоже, выбора нет – придется воровать у Матвея Сергеевича молодильные яблочки.
Громкое шипение спасает меня от приступа клептомании. Это баба Оля так громко свечи тушит. Ну и заодно будит клиентов.
– Так, – командует, – спиной поворачивайся.
Сажусь. Она кладет ладонь на мою голову, давит так, как будто пытается сделать меня чуть пониже, и начинает шептать. Я различаю только несколько слов, напоминающих молитву. Говорит очень быстро, неразборчиво, а потом вообще накрывает мои уши ладонями. И снова давит на череп.
– Поворачивайся, – разрешает минут через десять-пятнадцать.
Меня уже разморило от этой жары, да и от шепота, так что разворачиваюсь медленно. Глаза даже немного слипаются.
– Реакция может быть разной, – проводит она инструктаж. – Или морозить будет, или в сон клонить. Три дня из дома никому ничего не давай, если будут просить. Угощать можно, подарки можно дарить, принимать. А дома будешь жечь свечи: поставишь их в соль и жги по одной. Потом выбросишь под дерево – туда, где не ходят. В землю уйдет. А другую соль, щепотку, в воду добавишь и полы в доме по часовой стрелке вымоешь. Лучше руками. А, и знак тебе будет. Поняла меня?
– Да.
Я лезу в сумочку. Не помню, хоть убей, что Валерия говорила про оплату. Смотрю вопросительно на женщину.
– Кто сколько может.
Достаю первую попавшуюся купюру, кладу на стол.
– Это много.
– Ну вы ведь сами сказали: кто сколько может.
Она не спорит, вручает мне обратно мои свечи. Так, ну, наверное, пора уходить. И я уже поднимаюсь, когда она добавляет:
– Букет на празднике возьми. Букет твой. И да, желательно, чтобы ты еще раз приехала.
Букет. Свадьба. Свадебный букет – значит, нужно поймать его, и тогда…
– Я что, не только рожу, но и замуж схожу? – спрашиваю я недоверчиво.
Она начинает смеяться.
– Иди уже, – отпускает. – Пора тебе.
Я выхожу в темноту и пустынный двор с храпящей собакой. Везет псине: она уже дома. А мне еще два часа добираться.
Уже на дороге, в машине, я будто выныриваю из какого-то странного кокона и понимаю, что все это бред. Просто она кое-что угадала, а так я сама ей поддакивала. А по существу ничего не узнала. Ни про то, кто этот мужчина, от которого якобы я рожу. Ни про то, когда он объявится. С учетом скорости, с которой он спешит войти в мою жизнь, одного урожая молодильных яблок мне будет мало. Придется выкорчевать целое дерево.