Случайная мама

Ручей Наталья

Я не танцовщица, отнюдь. Но память тут же выхватывает кадр, и я, слегка присев, принимаю предложение и подаю руку своему кавалеру. Медленно… сначала медленно мы начинаем двигаться, словно присматриваемся друг к другу. В фильме героиня была помоложе меня, но разница в возрасте с женихом у нее была примерно как у нас с Михалычем. Это трогает, просыпаются ассоциации, и, думаю, не только у меня. Мы танцуем с жаром, так, будто это и правда история про нас с ним, про отношения без любви, про безысходность и все равно про любовь.

Гости, причина, по

которой мы собрались, – в данный момент ничего не имеет значения. Я об этом не помню. Михалыч тоже видит только меня. И мы оба чувствуем танец. Он отлично ведет и действительно управляет. Быстрее, жестче, крутит меня, заставляя задохнуться от ощущений и какой-то непонятной тоски.

А когда все заканчивается, я, как и героиня, чувствую слезы в глазах. И какое-то время пытаюсь понять: где я, с кем, почему…

Осторожный хлопок заставляет очнуться. Михалыч вновь склоняет голову, благодаря за танец. Я делаю так же. И уже собираюсь ускользнуть, но он не пускает.

– Еще один танец, – просит. – Сейчас что-нибудь закажу.

Я соглашаюсь, но заказать что-либо Михалыч не успевает. Я вижу, как от музыкантов, стараясь не привлекать к себе внимания, отходит Егор, а в следующее мгновенье звучит уже другая мелодия, которую я тоже узнаю с первых нот, – «Секс бомб» Тома Джонса. Прямо вечер памяти по заявкам.

– Обождем? – взглянув на Михалыча, предлагаю я.

Все-таки мелодия очень живая, да и суть…

– Танцуем, – подняв руку к уху, говорит мой кавалер. – Мне слова понравились. Как про нас написали!

Я смеюсь. Мелькает мысль, что он шутит, но нет. Он действительно начинает двигаться. И очень в тему, в стиле тех лет – размахивая руками, забавно топая. Ну а я что? Уметь должен мужчина. Женщина – подчиняться. В танце я с этим согласна.

Этот танец гостям нравится больше. Мы срываем не только аплодисменты, но и свист. А потом к нам присоединяются байкеры и другие друзья Луки. Музыканты входят в раж и поют на бис, мы с Михалычем друг другу подмигиваем, подбадривая. Вокруг веселая вакханалия. Хочется двигаться, жить и громко смеяться, что я и делаю. Несмотря на пораженное молчание некоторых важных гостей.

– Ну что, – спрашивает хитро Михалыч, когда стихают аплодисменты, – по бокальчику минералки?

Я поднимаю взгляд к небу и делаю глубокий вдох. Я будто лет двадцать скинула за эти минуты. Вновь чувствую себя первокурсницей, когда можно отплясывать ночь напролет, пить что хочешь и делать что хочешь, зная, что у тебя вся жизнь впереди и все обязательно получится так, как ты хочешь. Общежития подружек, дискотеки, смелые поцелуи…

– Нет, – говорю я с улыбкой. – Я бы лучше выпила водки!

Глава 16

– Эх, Ира, Ира, смотри, у тебя из-под носа мужика увели! – ворчит рядом со мной недовольный Егор.

Я кошусь в сторону, где Михалыч отплясывает с женщиной примерно его возраста. Она сама к нему подошла. Симпатичная, настоящая леди, даже в шляпке, которая ей очень идет. Подошла и пригласила.

Михалыч

взглянул на стопку водки перед собой, потом на нее и… ушел. И судя по тому, как у них получается и как она улыбается ему, уже вряд ли вернется.

Но ничего, мы с ним хорошо посидели, пусть и недолго. Оказывается, он приятель Луки. И так, от скуки, присматривает иногда за его чайной лавкой. Рядом живет и, если что, хулиганов гоняет.

Наблюдать за ним и женщиной интересно. Смотришь и понимаешь, что возраст – это и правда только про паспорт. Молодые делают важные лица, а они веселятся, они отдыхают и ничего не стесняются. Потому что знают: на такие глупости времени нет.

– Так, – вздыхает Егор, вновь привлекая к себе внимание, – ты выводы сделала?

Мне та-ак смешно. Он такой серьезный, ворчит, бухтит, переживает обо мне. Хочется его подразнить.

– Сделала, – киваю и очень стараюсь не рассмеяться, – водка под соленый огурчик вкуснее всего! Только огурчик должен быть не маринованным, а бочковым, знаешь, таким, соленым-соленым, чтобы аж зубы сводило!

Он громко выдыхает. И так медленно, что я успеваю выпить стопочку и закусить тем самым «не очень» огурчиком.

Егор двигает ко мне поближе тарелку с едой, которую захватил, чтобы смягчить свои нотации. Я с благодарностью ем парочку канапе, уничтожаю пару огромных креветок и что-то, что опознать не могу.

– Вкусно, – двигаю тарелку обратно к нему, – попробуй.

Он всматривается в меня, а потом машет рукой, подзывая официанта. Спустя минуту у нас на столике не только ассортимент из еды и вторая стопка, но и запотевший графинчик.

Мы чокаемся и выпиваем. Усердно закусываем и наблюдаем за праздником со стороны.

– А где дядя Акбарс? – вдруг спрашивает Егор.

Мы пытаемся его обнаружить, но тщетно. Поэтому приходим к выводу, что мужик и правда ошибся. Тем более что микрофон пошел по рукам и то и дело слышатся поздравления от гостей. Молодых тоже упоминают, но вскользь, мимоходом. Все больше достается хозяину дома.

– За будущего дедушку… – слышится то и дело. – Уж вы, как будущий дедушка… Дед – это почетное звание!.. Желаю дедушке дождаться не только внучку, но и пару внучат… А дедушка…

– Сегодня у Матвея Сергеевича прям бенефис, – хмыкает Егор.

Я выискиваю на тарелке опять что-то непонятное и принимаюсь это жевать. Долго. Так долго, что потом решаю даже не спрашивать, что это было. Очередное поздравление старшего Ярова заставляет повернуть голову и вновь на него посмотреть. Да-а, дела. Тут кто-то мамой не станет никак, а кто-то уже дедушка. Нужно было, как и он, чуть раньше и активней начать. Теперь уже не догонишь.

Но расстраиваться не получается. Мы вообще с Егором на эту волну не настроены. Сидим, ржем. Потом решаем, что нужно делиться хорошим настроением, и кочуем к байкерам. Он называет их по кличкам и одновременно по именам, в итоге в голове все путается. Но даже когда я кого-то называю Лосем Лисьевичем, это тоже никого не расстраивает.