Случайная тайна от олигарха

Элли Шарм

Полный любопытства голос мамы заставляет меня поморщиться, что не остаётся незамеченным моим будущим мужем. Хочется съязвить, что никуда с ним не поеду, но вовремя прикусываю язык, когда вижу, что впервые за несколько дней уставший взгляд мамочки зажегся живым интересом.

– Думаю, в Африку, – шокирует наповал своим ответом Давид и, похоже, не только меня.

Судя по удивленному возгласу Динары Садулаевой, женщина удивлена не меньше моего.

– Там замечательное сафари, – невозмутимо продолжает брюнет, откусывая кусочек хрустящего

поджаренного со всех сторон тоста. – Лучшая охота на слонов в самом сердце Непала. Мирьям, ты привита от малярии?

Застываю за столом, превращаясь в гипсовую статую. Какая же он сволочь! Какой нормальный мужчина повезёт девушку в свадебное путешествие в Африку?! Крылья носа трепещут от негодования и обиды. Глаза заволокла пелена злых слез. Всегда мечтала побывать в Венеции. Только вот в моих девичьих грезах рядом со мной находился Максут. За что мне все это?! Бросаю полный ненависти взгляд на Садулаева, поверх остывшей чашки с крепким чаем и тут же тону в чёрных глазах, в которых плещется ничем не прикрытое веселье. Садист! Придурок!

– Сынок, а это не чересчур… э-эм… экстравагантно? – замечает с осторожностью Динара Исаевна. Она неловко передергивает плечами, прежде чем продолжить: – Может быть, Мирьям хочет во Францию? – хозяйка усадьбы явно крайне обескуражена выбором своего старшего отпрыска. Красиво оформленные брови женщины вопросительно изогнуты.

– Мирьям, ты хочешь в Париж? – лениво откидываясь на спинку резного итальянского стула, спрашивает у меня Давид. Брюнет расплывается в широкой белоснежной улыбке.

Это сбивает меня с толку, заставляет сердце пропустить очередной удар. И почему я раньше никогда не замечала на покрытых легкой щетиной щеках Садулаева эти обаятельные ямочки?

– О, милая! Там так хорошо, – восклицает Динара Исаевна. Темно-карие тщательно подведенные глаза женщины вспыхивают каким-то мягким внутренним сиянием. – Париж… как много у меня о нем воспоминаний. Ведь именно там муж мне сделал самый дорогой сердцу подарок.

– Какой? – спрашиваю из вежливости, опуская чайную ложечку в кружку, лишь бы занять хоть чем-то руки.

– Приехали мы в Париж вдвоем, – продолжает улыбаться загадочно Динара, – а вот вернулись втроем. Мягкий смех слетает с ее полных губ.

– Как это? – срывается с губ, прежде чем успеваю подумать. Заливаюсь густым горячим румянцем, когда догадываюсь, на что намекает хозяйка усадьбы.

– Первый ребенок – это так волнительно, – продолжает Динара Исаевна, не замечая моей неловкости. – Как сейчас помню, не могла найти себе места от счастья. Сын! Наследник.

– Да, непередаваемые чувства, – подхватывает разговор мама, задумчиво прокручивая золотой браслет, на тонком покрытом искусственным загаром запястье. – Золотые времена.

– Как же время быстро летит, – искренне сокрушается Динара. – Помню себя совсем молоденькой невестой, как мы гуляли с Мансуром под ручку вдоль узких улочек Бонн- Нувель и вот – я уже скоро стану бабушкой.

Время как будто

останавливается. Все, что я вижу – это обеспокоенное лицо Давида. В его черных глазах больше нет так возмутивших меня искр веселья. Красиво очерченные губы плотно поджаты, а на скулах перекатываются желваки.

– Да ты что? – удивляется моя мама, не скрывая эмоций. – Ангелина беременна?

Я почти на физическом уровне чувствую, как вся кровь отхлынула от лица. Резко поворачиваюсь к Динаре Исаевне и, словно мазохист, как губка, впитываю каждое неосторожно брошенное слово. Где-то глубоко внутри клокочет и поднимается самая настоящая паника. На лбу выступил холодный пот, будто маленькие прозрачные бисеринки. Это же не может быть правдой?! Бред! Это ошибка!

– Да, я скоро стану бабушкой, – сияя темно-карими глазами, Дарина Исаевна смеётся приятным переливчатым, словно колокольчик, смехом. – Оль, не могу передать словами, как я рада!

Я уже ничего не слышу. В ушах, словно наяву, звучит громкий оглушающий похоронный марш. Между прочим, исполнение которого будет покруче, чем у самого Фредерика Шопена. Мечты срываются, летят куда-то в пропасть и разбиваются вдребезги на мелкие, острые, окровавленные осколки. Все кончено. Максут не бросит эту белобрысую дрянь, которая наверняка забеременела специально. Я уверенна, что так и было. Коварная ведьма одурманила своими лживыми сказками моего Максута! Заморочила голову… Уголки губ скорбно опускаются, когда я понимаю, что Садулаев останется с Макаровой. Он не из тех, кто может бросить своего ребёнка. Мне бесконечно обидно за себя, когда вижу, как моя мама, благосклонно улыбаясь, расспрашивает Динару Исаевну о состоянии здоровья Ангелины Макаровой. В груди жжет от предательства. Ведь все эти дни я поддерживала ее, как могла, а она…

– Помню, когда носила Мирьям, испытывала непреодолимую слабость к горькому шоколаду, – смеётся мама, с улыбкой качая головой, – вот тогда-то Руслан и предложил назвать дочку этим именем. Горькая…

Суставы пальцев пронзает острая боль. Я опускаю взгляд и только сейчас замечаю, как крепко сжала серебряную вилку, которая до этого лежала рядом с моей пустой тарелкой. Ком тошноты неотвратимо подкатывает к горлу. И правда – горькая. Судьба моя горькая.

– Извините, я выйду, – сама удивляюсь тому, как спокойно произнесла эти слова не дрогнувшим голосом.

Несколько пар глаз обращаются в мою сторону. С губ мамы медленно сползает улыбка, а на лбу появляется продольная морщинка. Ведь предупреждала ее, что нельзя пропускать ни одной процедуры филлеров по графику. Боже, о чем я только думаю?! У Максима будет ребенок, а значит, он спал с этой… целовал ее, ласкал… Перед тем, как выскочить из-за стола, у меня из груди вырывается громкий всхлип. Такой жалкий, что, не смея поднять глаз, я несусь мимо Давида, нечаянно задевая ногой стул. Отлично! Теперь будет синяк. Но боль в ноге не идет совершенно ни в какое сравнение с тем, что я чувствую.