Случайная встреча
Шрифт:
— Вся прелесть кочевой жизни в том, что вы странствуете тогда, когда этого просит ваша душа! Это лучшая жизнь, какая только может быть под солнцем, луной и звездами!
У него был мелодичный голос, совершенно непохожий на голоса цыган, которые мне доводилось слышать. В нем звучал смех, и мне тоже хотелось рассмеяться.
— Вы очень поэтичны, — сказала я.
— Жизнь заставляет меня любить природу! Она вынуждает человека сознавать блаженство жизни на лоне природы, на дальних дорогах.
— А как же зимой?
— Ну вот, вы сами заговорили об этом. Задует
— Но тогда он перестанет быть странствующим цыганом, не так ли?
— А какая разница, если при этом счастливы он и те, кто рядом с ним? Жизнь создана для того, чтобы ею наслаждаться! Вы согласны со мной? Да, вижу, вы согласны. Вы способны наслаждаться жизнью. Я замечаю это по вашим глазам!
— И вы умеете предсказывать будущее?
— Все говорят, что цыгане умеют предсказывать будущее, разве не так?
— Скажите, а какое будущее вы видите у меня?
— Любое, какое вы захотите, — ваше будущее.
— Звучит это во всяком случае привлекательно.
— Вы и прожить сумеете хорошо.
— А вы живете хорошо?
— Разумеется.
— Похоже, что вы довольно бедны?
— Ни один человек не может быть беден, если у него есть земля, на которой он может жить, солнце, которое согревает его дни, и луна, которая освещает его ночи!
— Вы, судя по всему, относитесь с почтением к небесным светилам?
— А как же иначе, ведь именно там и находится источник жизни! Знаете, я мог бы вам кое-что сообщить, если вы пообещаете не говорить об этом ни единой душе.
— Да, да, — с готовностью подтвердила я, — обещаю!
— Как только я увидел вас, я сразу же сказал себе: «Эта девушка станет пылкой красавицей! Вот было бы здорово украсть ее и забрать с собой!»
Я расхохоталась. Конечно, мне следовало бы нахмуриться и немедленно уехать, но я не сделала этого. Мне хотелось оставаться здесь, продолжая столь увлекательный разговор.
— Вы думаете, что я могла бы покинуть дом и стать цыганкой?
— Я действительно так подумал! Это хорошая жизнь… на некоторое время.
Я вздрогнула:
— А как же с северным ветром и со снегом?
— Вы заставили бы меня согревать вас ночами!
— Вы полагаете, что имеете право так разговаривать со мной?
— Я уверен, что некоторые сказали бы нет, но, между нами говоря, все зависит от того, желаете ли вы. меня слушать.
— Я полагаю, мне не следует оставаться здесь.
— Но разве нам не доставляет наслаждение делать именно то, что делать не следует? Могу поклясться, вы частенько делали именно то, что делать не следовало… и наслаждались этим!
Кто-то приближался. Я посмотрела на его оттопыренный карман. Цыган был уже готов исчезнуть, когда к нам подошла Амарилис.
— Сегодня у меня просто счастливый день, — сказал он. — Со мной две прекрасные юные дамы!
— Да это же цыган Джейк! — воскликнула Амарилис.
— Вы уже вторая дама, которая оказала
Амарилис взглянула на меня:
— Нам пора идти.
— Я как раз собиралась, — ответила я.
— До свидания, мистер… — начала Амарилис.
— Кадорсон, — он, — Кадорсон.
— Ну Что ж, до свидания, мистер Кадорсон, — сказала я.
Амарилис подхватила меня под руку, и я пошла вместе с ней. Пока мы шли к дому, я чувствовала, что он смотрит мне вслед.
— Что он там делал? — спросила Амарилис.
— Не знаю.
— А ты видела, что у него в кармане? Я думаю, что это — заяц или фазан, — сказала Амарилис Он наверняка браконьерствовал. Как ты думаешь, не надо ли рассказать об этом твоему или моему отцу?
— Нет, — твердо ответила я. — Им ведь нужно что-то есть! Ты хочешь, чтобы они голодали?
— Нет, но они не должны браконьерствовать! Браконьерство — это что-то вроде воровства!
— Никому не рассказывай, Амарилис! Мой отец рассердится и выгонит их, а они, наверное, очень бедны.
Амарилис кивнула. Вызвать в ней сострадание всегда было легко.
В следующий раз я увидела его на кухне в Грассленде. Клодина любила посылать что-нибудь миссис Трент. Я слышала, как она сказала, будто бы миссис Трент после смерти своей внучки Эви стала совсем другим человеком: похоже, она просто потеряла интерес к жизни. Амарилис не очень-то любила ходить туда. Это выглядело странно, поскольку она обычно охотно совершала то, что мы называли добрыми поступками по отношениию к людям, проживавшим на землях нашего поместья. Им тоже нравилось, когда она приходила. У нее было лицо доброго ангела, а вдобавок она была терпелива, выслушивая их бесчисленные жалобы. В общем, Амарилис была более склонна к таким занятиям, чем я. «Ты просто идеальная сестра милосердия», — говорила ей я. Так оно и было, если не считать посещений Грассленда.
Я спрашивала Амарилис, почему она не любит туда ходить, и она призналась, что Долли как-то странно на нее посматривает.
— Иногда она просто заставляет меня вздрагивать. Когда я поднимаю глаза и замечаю, что она смотрит на меня — ну, по крайней мере тем глазом, который у нее открыт… И, кроме того, я всегда задумываюсь, не видит ли она чего-нибудь другим глазом? Такое впечатление, что она видит то, чего не могут увидеть другие люди.
— Я всегда считала, что ты очень рассудительная и здравомыслящая, — ответила я. — Не ожидала от тебя таких полетов фантазии!
— Просто я ощущаю… какое-то неудобство. Может, ты сходишь сама и отнесешь им то, что приготовила моя мать?
И хотя я не горела желанием посещать страждущих, мне действительно нравилось ходить в Грассленд, точно так же, как в Эндерби. Не для того, чтобы проводить массу времени с миссис Трент и Долли или с тетушкой Софи. Просто колдовская атмосфера их домов притягивала меня.
— Нам повезло, что у нас по соседству есть два таких дома, — сказала я Амарилис.
— Дело вовсе не в домах, — ответила она, — дело в людях, которые там живут. Я не имела бы ничего против Грассленда, но только без Долли!