Случайное добро
Шрифт:
Матвей был вежливым мальчиком, простите, мужчиной. И даже с тем, кто его ножом в грудь ткнул, не смог не поздороваться — тишина нервировала, вынуждала.
— Д-добрый… простите, не знаю времени суток. В-вы ко мне?
— К тебе, — раздраженно бросил Александр, входя внутрь и закрывая за собой дверь.
Началось! — подумал Матвей и закрыл глаза — приготовился. Но опять просчитался. Александр произнес, сдавленно так, через силу:
— Я пришел попросить прощения.
Матвей глаза распахнул и увидел, что враг стоит перед ним на коленях. От изумления у Матвея упала челюсть.
—
— А что, непонятно? — буркнул Александр. — Прощения прошу. Так надо.
— М-мне не надо! В-встаньте немедленно. Еще увидит кто! Что за выдумки?
— Молчать, — прикрикнул на него Александр. — Молчать и слушать. Я буду говорить. И только попробуй меня не простить.
— Ммм. — Матвей совершенно растерялся. Никто никогда не просил у него прощения — тем более в такой исключительной манере.
— Перед лицом всех богов я смиряюсь и прошу прощения у этого… волшебника. Прошу искренне, со всем почтением. Я пришел добровольно. — Слова Александр практически выплевывал и кривился, словно они ему язык обжигали.
Матвей безропотно слушал. Александр еще что-то сказал про богов, про прощение, упомянул смирение и гордыню и на этом закончил.
— Услышал? — спросил он Матвея. Тот утвердительно икнул. — Простил? — Матвей кивнул. — Вот и славненько. Проверим.
И Александр произнес заклинание. Даже не обладающий большой силой — без темноты он мало на что годился — Матвей осознал, что оно было серьезным. Уж больно заковыристо звучало. Ничего не произошло. Александр сердито посмотрел вокруг, затем — на свои руки, затем — на Матвея, и от этого взгляда последнему стало не по себе. Опять он в чем-то виноват?
Выяснить это возможности не представилось, потому что открылась дверь и в палату зашла давешняя медсестра. Грозная, как шторм, величественная, как цунами, она тихо спросила:
— Вы как здесь очутились?
Матвей сусликом замер на кровати, переводя тревожный взгляд с медсестры на Александра.
— Проведать зашел. Племянника.
— Я вам еще когда сказала, что его нельзя беспокоить? Вы таанского не понимаете? Я сейчас охрану позову, и вас больше в больницу не пустят! Марш из палаты! Как не стыдно! Пациент после операции, а вы его беспокоите! Марш, марш, кому сказала!
На волнах её праведного гнева Александра буквально вынесло из палаты. Медсестра осталась.
— Вот кнопка. Если вдруг вам опять будут надоедать, нажмите, и я приду. Тоже мне, родственник.
— Кто родственник? — прошелестел Матвей. — Этот… дядя? Он мне не родственник.
— Вот даже как, — сощурилась медсестра. — А это уже интересно. Он сообщил о вашем родстве, ждал, пока вы очнетесь, всех извел.
Матвей бы почесал макушку, если бы провода позволяли. Врать у него никогда не выходило, поэтому он принялся искать обходные пути. И, как показалось, нашел.
— Он… я его никогда не видел, не знал и знать не желаю.
Медсестра никак не прокомментировала это заявление, еще раз указала на кнопку вызова и удалилась. А спустя полчаса в палате объявилась полиция, и для Матвея наступил очередной конец света.
Лере и Александру пора было возвращаться
Они обосновались в Лерином доме, пытаясь составить мало-мальски приемлемый план на будущее. Сделать его — и план, и будущее — менее мрачным.
— Его зовут Матвей. Тридцать лет. Мать недавно умерла. Насколько я понял, он ее и убил, — рассказывал Александр после первого допроса. — Ее и какого-то мужика. Врача, что ли. Нет, врач вроде выжил? Ладно, неважно это. Мы не первые в списке.
Лера покачала головой. Знай она об убийствах до встречи в парке, ни за что бы к нему не полезла с палкой. Матвей выглядел грустным клоуном, выражался так, что без дешифратора не поймешь, но при этом умудрился упокоить двух живых существ и почти упокоить третьего. Все-таки им крупно повезло.
— Их-то за что? Он же про мать так говорил… Он вас обвинял, что вы ее обидели, а сам?
— Элеонора, он не в себе. Сколько в этом естественного, а сколько приобретённого, еще предстоит разобраться.
— Он что, притворялся психом? Так натурально выходило…
— Нет. Арья не смогла бы психически здорового волшебника свести с ума. Даже мне в отместку.
— Побольше уважения в голосе, — хмыкнула Лера. — А то еще кто-нибудь по вашу душу прибежит. Сколько у вас осталось живых родственников с тараканами в голове?
— Я не помню, — вздохнул Александр. — Надо бы наведаться к ним домой. Может, узнаю.
— А вы хотите? — удивилась Лера. — Что-то не замечала в вас до сей поры такого стремления.
— Не особо, — признался Александр. — Но в то же время понимаю, что надо.
— А адрес вы знаете?
— Дорогая, я даже город не знаю, — невесело ответил Александр.
— Странная у вас потеря памяти. Избирательная. Себя-то вы помните. И заклинания тоже.
— Я бы не назвал это потерей памяти. То, чем я жил за Гранью, осталось. Много другое — забылось, потому что неважное. Иногда мелькают какие-то отрывки, но собрать их в единое целое я не могу.
— Удобная позиция.
Он не ответил и разговор как-то сам собой затух.
Лера все меньше смотрела по сторонам и все больше — на своего мужа. Он сидел за столом, положив локти на столешницу, сцепив пальцы в замок и вперив отрешенный взгляд в стену. Было ясно, что мысли его витают далеко-далеко. Пожалуй, впервые она всерьёз задумалась, каково это — пытаться жить без волшебства. Она не обладала значительными силами, но если бы лишилась их… ей было бы трудно это пережить. А имея все, что имел он… Ей казалось, что это похоже на свободное падение. С небес на землю и ниже — туда, где царит тьма. Вероятно, она не могла в полной мере представить себе масштаб трагедии. Но одно знала точно — смириться с подобным невозможно.