Случайные попутчики
Шрифт:
Он неожиданно рассмеялся с неподдельным удовольствием и снова склонился над тарелкой. Поглядев на него, Гай увидел только темя узкой головки с негустыми волосами и выступающий прыщ. С того раза, как он рассматривал спящего Бруно, Гай забыл про прыщ, но сейчас, снова его заметив, не мог отвести глаз от отвратительного выроста.
— Почему? — спросил Гай.
— Из-за отца. Сука такая. С мамой-то у меня все в ажуре. Кстати, через пару дней она приезжает в Санта-Фе.
— Очень мило.
— Так и есть, — сказал Бруно, словно возражая. — Мы славно проводим время на пару — отдыхаем, играем в гольф.
— Нет, — ответил Гай.
— Жалко, что у меня нет своих денег. Понимаете, с этого года я должен был получать доход с капитала, но отец не дает. Переводит деньги на собственный банковский счет. Вы не поверите, но сейчас у меня не больше наличности, чем когда я ходил в школу, где все было оплачено. Время от времени приходится клянчить у мамы сотню-другую.
Он вызывающе улыбнулся.
— Напрасно вы не позволили мне расплатиться.
— О чем вы! — взвился Бруно. — Я что хочу сказать: гнусное это дело — быть ограбленным родным отцом. А деньги-то не его, деньги маминой семьи.
Он замолк, чтобы дать Гаю высказаться.
— Мать ничем вам не может помочь?
— Отец все перевел на свое имя, когда я был маленький! — хрипло воскликнул Бруно.
— Вот как. — Гай подумал о том, скольких встречных Бруно кормил обедом, а потом выкладывал одну и ту же историю про отца. — Зачем он так поступил?
Бруно воздел руки, давая понять, что бессилен что-либо объяснить, и тут же засунул их в карманы.
— Я ведь сказал, что он сука, понятно? Он грабит всех, кого можно, а теперь заявляет, что не хочет давать мне деньги, потому что я не желаю работать, только это вранье. Он считает, что нам с мамой и без того живется слишком вольготно. Только и думает, чем бы напакостить.
Гаю нетрудно было представить его в обществе матери — моложавой светской женщины с Лонг-Айленда, которая злоупотребляет косметикой и, как и ее отпрыск, иной раз любит провести время в грубой компании.
— Вы в каком университете учились?
— В Гарварде. Турнули со второго курса за пьянку и карты. — Он пожал узкими плечиками, словно поежился. — Не то что у вас, верно? Ладно, согласен, я лентяй и бездельник, ну и что?
Он подлил виски Гаю и себе.
— Кто это назвал вас бездельником?
— Отец называет. Ему бы такого хорошего разумного сына, как вы, — все были бы безумно счастливы.
— С чего вы взяли, что я хороший и разумный?
— Я хочу сказать, вы человек серьезный, выбрали себе профессию. Тоже серьезную — архитектора. А мне так совсем не светит работать. Мне ведь работать не нужно, ясно? Я не писатель, и не художник, и не музыкант. Какой смысл работать, если жизнь не требует? Свою язву желудка я могу заполучить много легче. У отца язва. Ха! Он еще надеется, что я пойду работать в его скобяное дело. А я ему заявляю, что его дело и вообще любое дело — это узаконенный способ перегрызать другим глотки, как брак — узаконенный блуд. Разве нет?
Гай кисло на него поглядел, поддел на вилку жареную картофелину и посолил ее. Он ел не спеша, наслаждаясь едой, отчасти наслаждаясь даже обществом Бруно, как мог бы получать удовольствие от варьете, сидя подальше от эстрады. На
— Худшего оскорбления не придумаешь — запереть гараж, где стоит моя собственная машина!
Голос у Бруно стал хриплым, в нем появились визгливые нотки.
— Зачем? — спросил Гай.
— А только затем, что знал: в тот вечер машина мне вот как нужна! В конце концов меня подвезли знакомые, так что ничего он этим не добился.
Гай не знал, что на это сказать.
— Он держит ключи у себя?
— Он забрал мои! Спер у меня из спальни! Поэтому он и перепугался, да так, что в тот вечер удрал из дома.
Бруно повернулся на стуле, он тяжело дышал и грыз ноготь. Потемневшие от пота пряди волос торчали у него надо лбом наподобие усиков насекомого.
— Мамы не было дома, а то бы этого, конечно, не случилось.
— Конечно, — непроизвольно отозвался Гай. Весь их разговор, предположил он, был лишь прелюдией к этой истории, половину которой он пропустил мимо ушей. За налитыми кровью глазами, которые открылись ему навстречу в пульмановском вагоне, за тоскливой улыбкой была очередная история ненависти и несправедливости.
— Значит, вы выбросили его фотопортрет в прихожую? — спросил Гай, чтобы хоть что-то сказать.
— Выбросил из маминой комнаты, — ответил Бруно, сделав ударение на двух последних словах. — В мамину комнату его поставил отец. Мама любит Начальника не больше моего. Начальник! Я его только так и называю, братец!
— Но чем вы ему не потрафили?
— Не только я, но и мама. Он не такой, как мы, как другие, он не человек! Он никого не любит. Он любит только деньги. Перегрыз на своем веку достаточно глоток, сколотил хорошие деньги, вот и весь сказ. Конечно, он ловкач! Еще бы! Только теперь совесть начинает его заедать, это уж точно. Вот почему он тащит меня в свое дело — чтобы я тоже грыз глотки и чувствовал себя так же гнусно!
Бруно сжал в кулаки напряженные руки, закрыл рот, смежил веки. Гай решил, что сейчас он заплачет, но набрякшие веки разошлись, и улыбка неуверенно вернулась на место.
— Надоело, да? Я просто объяснил, почему так быстро смотался из города, даже мамы не стал дожидаться. Вы даже не представляете, какой я на самом деле веселый парень. Честное слово!
— Разве нельзя при желании уйти из дому?
Поначалу Бруно, похоже, не понял вопроса, но потом спокойно ответил:
— Конечно, можно, но мне хочется быть с мамой.