Случайные смерти (сборник)

Гоуф Лоуренс

Ньют пожалел, что у него под рукой нет пакетика с поп–корном.

Рикки попытался привести птицу в чувство, легонько пошлепав ее одним пальцем по щекам. Это не помогло, тогда он сделал ей искусственное дыхание рот–в–клюв. Увы. В отчаянии он попытал крайний способ: вынув из кармана 9–вольтную батарейку, сделал вид, что применяет электрошок, и птица конвульсивно дергается в его руке. Ньют так смеялся, что упал с кресла. Когда он вытер последние слезы, Рикки и мертвой птички уже давно след простыл.

В

тот вечер у Ньюта была гостья к обеду. Затем они вышли на веранду выпить по бокалу вина, чтобы Ньют мог насладиться сигаретой и не прокурить при этом нарядное шелковое платье своей подружки, не нарушить настроение, не испортить роман.

Мимо проследовал Рикки: обычный ежевечерний обход. Он был одет по–ночному: черная рубаха и мешковатые черные хлопковые штаны, босой. Он остановился совсем рядом, но Ньют ни за что не обратил бы на него внимания, если бы он не улыбался.

Своим вкрадчивым голосом Рикки спросил, понравился ли Ньюту обед.

– Отлично, – коротко ответил Ньют. Было хорошо известно, что он не испытывает восторга, если прислуга вступает в разговор, когда у него гости.

Рикки, видимо, не заметил, что Ньютовы маленькие глазки пылают так же, как кончик сигары. Он сказал:

– Рад слышать, еда был хороший, сеньор, – снова усмехнулся, сверкнув белыми зубами. – Как это говорят: пациент мертвый, но операция прошла удачно.

Ньют спросил:

– Как это? – Он перегнулся через перила, вгляделся во тьму.

Рикки сказал:

– Птичка, сеньор, – и уплыл в темноту, хлопая руками, как крыльями.

Ньют откупорил новую бутылку шампанского и рассказал всю историю своей подружке, девушке по имени Аннет, которая работала на складе магазина игрушек в Глендейле. Аннет история вовсе не показалась забавной. Когда ее перестало тошнить по всей веранде, она ополоснула рот доброй бутылкой Ньютова драгоценного «Дон Периньона» и заявила в недвусмысленных выражениях, что либо ее сию минуту отвезут домой, либо она звонит в «Общество против жестокого обращения с животными».

Ньют предоставил Рикки разбираться со всем. Поделом ему. Он поглядел, как задние фары «кадиллака» удаляются по дороге, и, прихватив новую бутылку шампанского, отправился через дюны на пляж.

Луна пряталась, и все было черно, кроме узкой ленты прибоя, полосы белой пены, которая рычала, ворчала и бесновалась у берега, как длинная шеренга бешеных собак. Ньют послушал эту музыку и хлебнул шипучки. Собаки попятились, перегруппировались, снова перешли в наступление.

Где–то там должен быть размокший прах его отца. Вечно носимый течениями. Ньют никогда бы раньше не поверил, но случалось – большей частью когда содержание алкоголя в крови определялось двузначными числами, – что он почти скучал по старому ублюдку.

Он

схватил бутылку, скинул башмаки и побрел по выбеленному солнцем дощатому настилу мимо дюн и длинного песчаного склона в холодную черную воду. Зайдя достаточно глубоко, чтобы вспомнить об акулах, он поднял бутылку шампанского высоко над головой обеими руками, что есть силы встряхнул и вытащил пробку. Длинная струя пены выстрелила из горлышка, прорезала темноту и смешалась с прибоем. Ньют сказал:

– Смотрю на тебя, папа, – запрокинул голову, поднес бутылку ко рту, залпом выпил и рыгнул.

Собаки бесновались вдоль всего берега. Серебристый воздух пропитался солью. Ньют допил шампанское и швырнул бутылку в этих буйных псов – единственный в жизни искренний вызов, на который он осмелился.

Плетясь назад к дому, он думал об Аннет и о том, что она сказала, как она была права. Что только серьезно повредившемуся в уме человеку может прийти в голову ощипать, выпотрошить, поджарить и подать с рисом и смешанным овощным гарниром бедное пернатое создание, которое ударилось в его окно.

Что с ним происходит? Ей было всего восемнадцать или девятнадцать, и, отправляясь на свидание с ним, она, наверное, впервые вылезла из своего Глендейла, но она была права. Ему следовало похоронить бедную птаху, а не есть, пусть ее мясо и таяло у него во рту.

Она сказала ему своим бархатным голосом роковой женщины: она надеется, что он никогда больше не переступит порог игрушечного магазина, никогда , и Ньют не осуждал ее.

Он сходил с ума. Ему нужна передышка, возможность уехать и проветрить мозги.

В кухне тарелки уже были вымыты, кастрюли отмокали в раковине. Ньют заглянул в мусорное ведро, но там не осталось никаких птичьих останков, наверное, мексикашки умыкнули, чтобы использовать в каком–нибудь чудном ацтекском ритуале. Слуги вечно воровали свечи, утащат их в сарай, скачут, поют. Он понятия не имел, что это означает. Да чем бы ни тешились: вот главное.

Ньют снова набрал номер телефона Ванкувера с аппарата, висевшего на стене рядом с микроволновой печью. Фрэнка нет и в помине. Потом вдруг позвонил в «кадиллак».

И Рикки не отвечает. Мысли Ньюта перескакивали с одного на другое.

Может, Фрэнк не снимает трубку, потому что провалился и не хочет, чтобы Ньют об этом узнал?

Черт дери Рикки. От горшка два вершка, но эта гладкая кожа, эти огромные карие глаза, зубы как жемчуг. Ньют точно знал, что сделает. В порыве раздражения он решил, что отправится в Ванкувер – при условии, конечно, что гнусный юбочник когда–нибудь вернется из Глендейла.

Стоял июль, но можно было надеяться, что, когда они приедут в Ванкувер, будет лить как из ведра.