Слуга царю...
Шрифт:
Реплика антрополога вызвала новый приступ смеха. Все были возбуждены предстоящим действом до предела, поэтому готовы были хохотать по любому поводу и без такового.
— Ладно вам… — отсмеявшись, махнул рукой Николаев-Новоархангельский и спросил Бежецкого: — Начинаем?
Александр только пожал плечами:
— Вам и карты в руки…
— Блиндаж, блиндаж! — закричал физик в микрофон. — Вы меня слышите? Начинаем подъем по моей команде. Чуть что — останавливайте. Вы меня поняли?
В наушниках что-то неразборчиво хрюкнуло (связь в этих местах вообще была ни к черту), и помор торжественно
— Давай!..
Зрители, затаив дыхание, смотрели, как тросы, охватывающие углы плиты, напряглись, камень заметно дрогнул и… Импровизированный кран легко, будто пушинку, оторвал его от земли. Событие, к которому так долго готовились, оказалось весьма будничным…
— Стоп!!! — заорал Агафангел Феодосиевич в микрофон, и плита закачалась в воздухе в полутора метрах от того места, где пролежала столько лет, медленно поворачиваясь вокруг своей оси.
— Фон?.. — напряженно окликнул профессор склонившихся над приборами ученых.
— В норме…
— Уф-ф… — Новоархангельский вытер струящийся по лбу пот и снова приник к микрофону. — Отводи на весу на ровную площадку!.. Ага… Ага… Опускай!
Плита мягко опустилась на заранее расстеленный под раскидистым кедром брезент и замерла, чуть-чуть подняв один из углов.
— Поздравляю вас! — Агафангел Феодосиевич слегка поклонился зрителям, будто известный артист публике. — Вскрытие артефакта завершено… Где же громы и молнии небесные, обязанные посыпаться на голову святотатцев?
Ответа не было. Шутить в подобном тоне никому почему-то не хотелось.
— Еще не вечер… — вполголоса пробормотал академик Мендельсон и, независимо сунув руки в карманы куртки, первым вышел из укрытия…
— Гора родила мышь.
Совет старейшин экспедиции, собравшийся в палатке, пока молодежь была занята приготовлением шашлыков из добытой накануне Тунгусом косули, уныло подводил итоги многодневных трудов, не принесших практически ничего нового. Речь держал Михаил Абрамович, скептик по призванию.
— Остается констатировать, что, несмотря на археологические находки вокруг артефакта и в нем самом, научная ценность нашего пребывания здесь, столь дорого обошедшегося казне, фактически нулевая. Да, мы привезем с собой неизвестные дотоле предметы культуры раннего сибирского Средневековья, хотя не представляю, каким образом мы доставим в обитаемые места снятую с холма плиту… Да, произведенные нашими коллегами замеры, — неопределенный жест куда-то за пределы палатки, откуда доносились веселые голоса, — помогут проверить кое-какие гипотезы и подвести солидную экспериментальную базу под теорию сопряженных пространств. Однако…
Академик Мендельсон замолчал, но все и без него знали, что экспедиция провалилась. Ожидаемый действующий проход в иной мир найден не был. Конечно, некие процессы в толще артефакта и на его поверхности шли, и это было очевидно всем, имеющим отношение к их изучению. Но что прикажете делать с мертвым холмом, периодически подающим признаки жизни только на уровне колебаний электромагнитного поля, и то улавливаемых лишь самыми тонкими приборами? Ничего не дал даже предпринятый после того, как было установлено, что источником
— Я считаю, господа, — завершил свое краткое выступление Михаил Абрамович, — что мы должны приступить к свертыванию экспедиции. Имеется еще немало потенциально интересных объектов… Лямбда-два, в частности… К исследованию которых можно приступить незамедлительно, оставив здесь небольшой, постоянно действующий пост с чисто наблюдательными функциями… Я прав, Александр Павлович? — спохватился ученый, вспомнив о номинальном главе экспедиции.
Что мог возразить на это Бежецкий? Сообщить ученым, что еще два дня назад послал в столицу сообщение о результатах экспедиции и потребовал дальнейших инструкций, но пока не получил ответа? Конечно, он в провале всей операции не был виноват никоим образом, да и не обвинял его никто, но неудача давила почище пресловутой плиты…
Все собравшиеся ждали его ответа, давно, видно, обсудив проблему в узком кругу. Вообще, все собрание было затеяно, чтобы открыть руководителю карты — это было видно и слепому.
— Думаю, что Михаил Абрамович прав. — Паузу тянуть дальше было нельзя. — Пора приниматься за сборы…
Внезапно Александр поймал себя на мысли, что давно уже не слышит бодрой переклички костровых…
Послышался скрип снега под чьими-то торопливыми шагами, приближающимися к палатке, и в распахнутый вход просунулось непривычно бледное лицо Алехи Маятного, одного из конвойных казаков.
— Э-э-э… — замялся он, растеряв, видно, по дороге запас умных слов. — Там чудеса какие-то с той горушкой творятся!..
Испугаться казаку было с чего.
В опустившейся на лагерь темноте, над срытым наполовину холмом артефакта бушевала целая световая метель. Напоминающие сполохи полярного сияния столбы и спирали призрачного света свивались в радужные узоры, распадались, чтобы снова создать эфемерную, будто в трубочке детского калейдоскопа, картину…
— Все фиксируется? — не отводя освещенного потусторонним сиянием лица от феномена, деловито поинтересовался Агафангел Феодосиевич у Смоляченко, замершего рядом с совсем по-детски открытым ртом. — Видеозапись? Приборы?..
— Конечно, — ответил за потерявшего ощущение реальности «восходящего светилу квантовой физики» академик Мендельсон. — Все приборы в норме, я уже проверил…
— А это самое?.. — спросил из-за спин ученых Бежецкий. — В норме?..
— Абсолютно! Никаких отклонений от ординара, даже странно. Можете не беспокоиться за свое «это самое»…
Нерешительно прозвучавший на фоне буйства потусторонних сил смешок будто спугнул «иллюминацию».
Так же внезапно, как и началась, вакханалия световых эффектов оборвалась, и на зрителей рухнула темнота, тут же сменившаяся неярким после увиденного светом прожектора.