Слуга Империи
Шрифт:
Надсмотрщик, распростертый у порога, замер от стыда и ужаса. Он сам был немногим лучше раба - необученный слуга, поставленный управляться с рабами. В любую минуту его могли скинуть с этой должности. Он не решался пошевелиться, но начал горячо доказывать свою невиновность:
– Госпожа, эти варвары не понимают, что такое порядок. У них нет уала...
– Это цуранское слово означало "стержень": так называли душу, определяющую место человека во вселенной.
– Они брюзжат, отлынивают от работы, пререкаются, да еще и зубоскалят...
– Доведенный до слез, он закончил торопливой
У Мары расширились глаза.
– Будто благородный?
– переспросила она. Эльзеки осмелился поднять голову и с мольбой воззрился на Джайкена. Тот явно был раздражен речами надсмотрщика. Не получив поддержки, Эльзеки снова ткнулся лицом в пол.
– Не казни, госпожа! Я старался изо всех сил!
Мара не захотела выслушивать его покаяния:
– Пока тебя никто не собирается казнить. Объясни, что происходит.
Исподтишка поглядев снизу вверх, Эльзеки понял, что гнев госпожи сменился любопытством.
– Эти варвары слушают только его, госпожа. Он такой же трус, как и все остальные, - не нашел в себе смелости умереть, но вроде он был у них офицером. А может, это выдумка. Варвары сплошь и рядом мешают правду с ложью - поди разберись. От них голова идет кругом.
Мара нахмурилась. Если бы рыжеволосый действительно был трусом или не выносил боли, он не смог бы сохранять ледяное спокойствие, когда его уводили для порки.
– О чем у тебя с ним вышел спор?
– потребовал ответа Джайкен.
Эльзеки растерялся:
– Так сразу и не скажешь, досточтимый господин. Варвары говорят как-то не по-людски, кто их разберет?
В это время издалека донесся свист хлыстов и душераздирающий стон: стражники приступили к исполнению приказа. Надсмотрщика прошиб пот - его могла постичь та же участь.
Мара приказала бессловесному домашнему слуге плотно задвинуть скользящие створки двери, чтобы не отвлекаться на посторонние звуки; однако она успела заметить, что. остальные варвары столпились на аллее, опустив садовые ножницы, и с нескрываемой враждебностью уставились в ее сторону. Выведенная из себя такой неприкрытой наглостью, Мара ни за что ни про что прикрикнула на слугу и тут же повернулась к надсмотрщику:
– Объясни, в чем именно проявилась гордыня этого рыжего варвара?
– Он требовал отправить одного из рабов обратно в барак.
Джайкен вопросительно посмотрел на госпожу, и та сделала ему знак продолжать допрос.
– Под каким предлогом?
– Выдумал, что здесь солнце печет намного сильнее, чем в их краях, - якобы тот лентяй получил солнечный удар.
– Что еще?
– спросила Мара.
Эльзеки виновато опустил глаза:
– Еще он доказывал, что некоторым рабам в такую жару не хватает воды.
– Это все?
– Нет, госпожа. Он прибегает ко всяческим уловкам, лишь бы сорвать работы. Вот, к примеру, пятерым рабам было приказано прополоть клумбы, а он говорит: они и у себя дома ничего не смыслили в травах, а уж тут - тем более; мол, глупо требовать от них расторопности.
– А ведь его доводы не лишены смысла, госпожа, - изумился Джайкен.
Мара вздохнула:
– Похоже, я погорячилась. Ступай, Эльзеки, и скажи, что порка отменяется. Пусть стражники дадут
Пятясь задом и беспрерывно кланяясь, надсмотрщик поспешил унести ноги. Мара встретилась взглядом с хадонрой:
– Сдается мне, Джайкен, наказание было назначено не тому, кто его заслуживает.
– Да, Эльзеки едва-едва справляется со своими обязанностями, - согласился Джайкен, отметив про себя, что госпожу почему-то огорчил его ответ.
– Придется лишить его должности, - подытожила Мара.
– Рабы слишком дорого нам обходятся, чтобы доверять их дуракам. Поручаю тебе поставить в известность Эльзеки и подыскать ему замену.
– На все твоя воля, госпожа.
– Джайкен с поклоном удалился.
Мара погладила румяную щечку спящего Айяки, а потом приказала горничной отнести его в детскую. Ей нужно было собраться с мыслями.
Прошло совсем немного времени, и двое стражников приволокли мидкемийца. С его волос и набедренной повязки стекали струйки воды. Приказ дать ему умыться был выполнен самым незатейливым способом: стражники недолго думая окунули его в поилку для скота. Нельзя сказать, что от порки и принудительного купания он сделался более покладистым, разве что любопытство в его взгляде сменилось плохо сдерживаемой злостью. Мара похолодела, заметив этот неприкрытый вызов. Ей становилось не по себе даже в тех случаях, когда Люджан пересыпал разговор двусмысленными шутками, но чтобы простолюдин посмел выказывать неуважение - это было неслыханно. Властительница на мгновение пожалела, что не надела более скромный наряд, но тут же решила, что было бы нелепо идти на поводу у беззастенчивого раба. Она ответила ему таким же презрительным взглядом.
Стражники растерялись: они боялись отпустить варвара, который не держался на ногах, и из-за этого не могли отвесить надлежащие поклоны. Старший из двух отважился заговорить:
– Госпожа, что прикажешь с ним делать? Варвару пристало опуститься перед тобой на колени.
Только когда стражник обратился к ней с этой робкой речью, она заметила, что на вощеном полу, под ногами невольника, образовались лужицы воды, окрашенной кровью.
– Пусть стоит.
Мара хлопнула в ладоши и послала слугу принести побольше полотенец. Тот мгновенно вернулся со стопкой душистых купальных простыней, низко поклонился и с запозданием сообразил, что госпожа потребовала полотенца не для себя, а для грязного варвара, которого с трудом удерживали двое стражников.
– Чего ждешь?
– прикрикнула Мара.
– Оботри его, не то он испортит весь пол.
– Повинуюсь, госпожа, - забормотал слуга и принялся лихорадочно промокать кровоточащую спину мидкемийца между лопатками - выше ему было не дотянуться.
Мара взвесила все обстоятельства и приняла решение.
– Оставьте нас, - приказала она стражникам.
Те отпустили варвара, откланялись и попятились сквозь раздвижную дверь.
Невольник размял затекшие руки и досадливо отстранился от слуги, а потом, взглядом испросив у Мары разрешения, вытащил из стопки несколько свежих полотенец и без посторонней помощи обтер торс и голову. Слуга в отчаянии взирал на испорченные купальные простыни, небрежно брошенные на пол.