Слуги Государевы. Курьер из Стамбула

Шкваров Алексей Геннадьевич

26-го августа шведы передали русским артиллерию, и в Гельсингфорс вошли триста гренадер, взяв под охрану магазины. Началось деятельное сообщение между лагерями вчерашних противников. Шведы были искренно поражены достатку, царившему в русском лагере. Недаром говорят, что русский солдат из топора кашу сварит! Кашу не кашу, а вот хлебушек печь навострились.

— Без хлебушка тяжко солдату, — жаловались поначалу, как ушли от Выборга.

— На сухарях-то долго не протянешь, — соглашались все.

— Миних, вона, водил кареи гигантские

по степям безводным. Сколь народу погибло от поносов кровавых, что от сухарей пригоревших и застарелых? А был бы хлебушек…, — вспоминали ветераны походов тех.

Научились! Веселовский поражался — в земле пекли! В одних ямах, рогожными мешками выстланных, квашню разводили, а в других, наподобие нор выкопанных, пекли! И каково удивление было — столь хороши хлеба выходили, что таковых до того времени не едали.

Даже лавки работали в русском лагере, раскинутые маркитантами предприимчивыми. У кого из шведов деньги были, прикупали себе по необходимости — табачок, хлеба свежего, вина опять же. Многие офицеры пехотные, у кого лошади еще сохранились, продавали их за бесценок — по рублю. На суда их брать воспрещалось.

Как грузиться стали, обнаружилось, что и места-то на всех не хватает. Паника возникла, беспорядки.

— Осади! — кричали гренадеры русские, стараясь порядок навести. С судов полетели за борт сотни бочек с хлебом. Чтоб побольше народу принять.

Тяжелое выдалось плавание. Три недели блуждали суда с остатками шведской армии. Мешали ветры противные. От скученности и стесненности вновь начались болезни разные, от которых пало еще немало жертв. Их просто выбрасывали за борт или хоронили наскоро во время вынужденных остановок.

Кавалерия отправилась сушей. 1996 человек при 2569 лошадях. Насколько тяжелым был переход, говорят цифры — две трети лошадей пали во время марша.

Но более всего изумились капитуляции шведов сами русские. Много позднее Манштейн запишет в своих мемуарах: «Когда шведская армия сдалась на капитуляцию, то состояла приблизительно из 17 000 человек, и русская армия превышала ее не более чем на 500 человек, ибо оставленные во Фридрихсгаме и Борго гарнизоны, а также больные, уменьшили силы русских наполовину».

Кейт, приехавший в шведский лагерь, заметил сопровождавшему его Веселовскому:

— Можно держать пари, капитан, причем два против одного, что если б шведы не согласились на сию постыдную для них капитуляцию и атаковали бы нас, весьма вероятно, что нанесли бы поражение. Посмотрите, какие у них прекрасные позиции оборудованы!

— Мне кажется, ваше превосходительство, — отвечал адъютант, — что все их действия в продолжение войны были так странны, что их потомству будет трудно после понять их.

— Вы правы, капитан. И странны, и не понятны.

Нравилось Веселовскому при генерале Кейте. Хоть и беспокойная служба, зато было славно ощущать руку начальствующую, твердую и справедливую.

С Манштейном боле не довелось Алеше встречаться с тех пор, как ходили вместе под Вильманстранд в прошлом годе. Дороги их разошлись пока что. Слышал Веселовский, опять легко был ранен старый знакомец, отправлен на излечение, а вот опосля… Справился раз, проезжая мимо полка Астраханского, у офицера незнакомого. Это уж летом было, в самом начале кампании нынешней:

— А что, командир ваш, полковник Манштейн, в строй вернулся?

Офицер пехотный как-то странно посмотрел на Веселовского. С ответом медлил. Потом произнес наконец:

— Полковник Манштейн лишен был патента полкового. Должен был в Сибирь ехать, в крепость Святой Анны, но ныне в отпуске пребывает, сказывают. У отца своего в Лифляндии. Боле не ведаю. — Отвернулся пехотный, видом показывая, что разговор сей закончен. Поехал и Веселовский, на ходу размышляя: «Вот уж воистину, неисповедимы пути наши, Господи. На все воля Твоя».

19-го сентября трофеи торжественно были внесены в Москву, где пребывала Императрица Елизавета Петровна. По Тверской, через всю Москву, по направлению к Анненгофскому дворцу, где размещался двор царский, шла торжественная процессия. Во главе ее капитан-поручик лейб-гвардии Измайловского полка Панин, с ним пятьдесят гренадер, за ними рота мушкетерская с поручиком Бешенцевым, затем верхом следовал адъютант Ласси — Бестужев, два солдата вели лошадь с литаврами шведскими, остальные шествовали, неся знамена и штандарты захваченные полотнищами вниз, всего 56. Замыкала шествие триумфальное рота мушкетеров с флигель-адъютантом Лестоком.

Ну, а Финляндии теперь можно было вздохнуть полной грудью. Ласси отдал последние распоряжения перед отправлением своим в столицу:

— Генералу Киндерману. Следовать за конными шведскими полками на север, взяв с собой четыре гусарских полка.

— Генералу-майору Брюсу отправляться в Або с одиннадцатью конногренадерскими ротами и драгунским полком, с ними же идти двум сотням казаков донских. Приводить всех тамошних мест управителей, пасторов и прочих к присяге.

— Главное начальство над армией передаю генералу Кейту. Место для нахождения штаба определяю в Або как нынешней столице финляндской провинции.

Остальные войска отправлялись назад, в Россию на зимние квартиры. Кто пешим маршем двинулся, кто водой.

Прибавилось дел у Веселовского. Кейт деятельный занимался обустройством края завоеванного. Опыт благо имелся. После ранения, под Очаковым полученным, назначили Кейта выздоравливающего Малороссией губернаторствовать. Так почти до самой шведской войны и просидел там генерал. А когда уезжал, то жители Глухова, где резиденция малороссийская размещалась, со слезами провожали. Заслужил Кейт любовь и уважение всего края. За справедливость, за заботу, за обращение ласковое, но твердое.