Слуги паука 3. Время полной луны

Делез Морис

Услышав об этом, Мэгил загорелся желанием купить бывший дом Верховного Жреца. Невзирая на протест Зула, они осмотрели предполагаемую покупку, которая оказалась целым комплексом из дюжины зданий, как и все остальные в городе, тесно примыкавших друг к другу. Каждое имело свой отдельный вход и внутренний двор. Только расположены они были не совсем обычно — кольцом с небольшим парком посередине, в которое можно было попасть из любого из двенадцати зданий, а оттуда во дворец, и тогда вся площадь оказывалась как на ладони.

О внутреннем устройстве этого комплекса они узнали, лишь попав к ростовщику, и сразу отбросили все колебания.

Надо

сказать, что тут им повезло еще раз. Нынешний владелец, конечно же, знал, что представляют собой эти дома, и давно уже даже не мечтал избавиться от залежалого товара. Поэтому, когда явившийся неожиданно жрец Затха, предварительно ознакомившись с планировкой, небрежно спросил о цене, у ростовщика от восторга чуть не случился удар. В глазах дельца загорелся алчный огонек, но благоразумие быстро погасило его, вовремя подсказав, что, если уж община захотела вновь вступить во владение своей собственностью, он должен радоваться любой цене, коли не хочет остаться и без денег, и без домов, и, вполне вероятно, без головы.

Теперь они вполне могли разместить в городе свою небольшую армию. Оставалось только решить, как использовать ее. Конан еще раз подумал о предложении Тефилуса и вновь отмел этот вариант как неприемлемый. Вот если бы они сумели незаметно оказаться в непосредственной близости от Мелии, то, действуя внезапно, вполне могли бы рассчитывать на успех, но… Пока об этом рано было думать.

Гораздо сильнее Конана привлекал другой путь — пробраться во дворец и выкрасть Мелию. Если бы речь шла о вещи, которую можно просто положить в карман и унести, он не колебался бы ни мгновения, но Мелия… Как только дворцовая стража заметит двух беглецов, а такое вполне возможно, он вряд ли сумеет в одиночку отбить девушку.

Неожиданно Конан вспомнил о замке, мимо которого они проехали на пути в Сура-Зуд. Ни на стенах, ни в окнах он не заметил ни малейшего движения. Мост был поднят, но замок казался не мертвым скоплением камней, а, скорее, живым существом, изготовившимся к бою чудовищем. Какие черные дела творились за его черными стенами, да и был ли он вообще обитаем, Конан не знал, но обостренное чутье дикаря настойчиво подсказывало ему, что главное зло затаилось именно там.

Во всяком случае, он настоял, чтобы днем никто не ходил по городу, и все согласились с ним. Мэгил тут же написал письмо, привязал его к ноге Фана, и сокол поднялся в ночное небо.

… Конан вдруг почувствовал, что мысли начинают путаться, что он с трудом удерживает внимание на нужной теме, и понял, что засыпает: день выдался хлопотным, и усталость давала о себе знать.

Внезапно киммериец насторожился: ему почудились осторожные шаги в коридоре. И хотя находился он среди друзей, не раз спасавшая ему жизнь привычка сработала сама по себе. Он напрягся, весь обратившись в слух. Сон как рукой сняло.

Медленно и бесшумно массивная дубовая плита повернулась в бронзовых петлях, открывая проход в коридор, и в комнату вошла Милла. Девушка осторожно прикрыла за собой дверь, неслышно подошла к Конану и села на край постели. Она положила руки ему на грудь, потянулась губами к его губам, и только тогда киммериец открыл глаза.

— Сколько тебе лет, девочка?

Милла вздрогнула от неожиданности, но тут же рассмеялась.

— Я думала, ты спишь,— сказала она и еще ниже склонилась к его лицу.— Я уже говорила тебе, что на самом деле старше, чем выгляжу.

— Придется тебе подрасти еще немного.

Он

широко зевнул и отвернулся к стене, недвусмысленно намекая на то, что разговор окончен. Ей хотелось разреветься от обиды и расцарапать ему лицо ногтями…

— Ты обещал!

В ярости она ударила его кулачками по плечу.

— Ну, года через два я ничего не буду иметь против — лениво зевнув, ответил Конан и устроился поудобнее.

Милла едва не задохнулась от возмущения, но он даже не посмотрел на нее, и тогда она неожиданно рассмеялась.

— Ну, а сейчас — успокоившись, спросила девушка.— Хотя бы посидеть рядом с тобой можно

— Посидеть можно,— милостиво разрешил Конан и закрыл глаза.

И тогда Милла тихонько запела. Песня была нежной и немного грустной, а голос девушки звучал так ласково и зовущее, что Конан с неожиданной нежностью подумал о той, что сидела рядом, и это невольно пробудившее чувство удивило его самого. Ему стало невыразимо приятно. Он не вслушивался в слова, но странным образом понимал их смысл, который постепенно заполнил все его сознание. Она пела о радости первой любви и горечи разлуки с любимым, о тревожной тоске в ожидании встречи, о простой, тихой радости любить и быть любимой.

Засыпая, он подумал, что зря прогнал девушку. Она была совершенно права: если бы о возрасте можно было судить по росту, сам он потянул бы лет на сто! От этой мысли ему сделалось смешно, но рассмеяться он не успел, ибо в тот же миг заснул.

Стоит ли удивляться, что приснилось ему то, что с ним произошло. Он опять, засыпая, лежал в постели, и вновь, как и тогда, наяву, насто едва различимые в ночной тишине шаги за шав легкие, едва раз дверью. По слабому потоку воздуха он догадался, что дверь отворилась, почувствовал что должно произойти дальше. Вот она села на край кровати и положила свои маленькие, нежные руки и ему на грудь, и он открыл глаза.

Он открыл глаза как раз в тот миг, когда она склонилась к его лицу и коснулась губами его губ. Конан почувствовал их нежность, вдохнул терпкий аромат, ощутил ее пьянящую пылкость, помимо его воли плоть откликнулась на страстный зов…

Внезапно он проснулся и открыл глаза.

Словно в лихорадке, девушка покрывала поцелуями его лицо, Она прижималась к нему, дрожа, пылая, словно в огне, и глубокие, резкие вздохи ее больше походили на стоны. В этот миг он рассвирепел. Посидеть рядом?! Конан собрался зарычать и поддать ей напоследок, но почувствовал, что вместо этого руки его сжали ее горячее трепещущее тело.

— О, мой Конан! — простонала она в восторге.

— Кром! — выругался он, впиваясь в ее губы.

* * *

Его сытно накормили и напоили, и вот теперь Халдон лежал на расстеленном плаще в самом темном углу пещеры и слушал нескончаемую болтовню молодого трепача, которого, похоже, приставили к нему сторожем. Он говорил, говорил, говорил…

Говорил о том, что отца его пять лет назад загрыз в этих горах барс и с тех пор мать одна воспитывает троих сыновей и дочь, среди которых он ста ший. Рассказывал о том, как трудно им приходилось, но теперь все изменится. Месяц назад он прошел посвящение в мужчины и, значит, стал зуагиром. Осенью он отправится с караваном в Иранистан, а это хорошие деньги. Он накупит всем обнов, а особенно сестре — она у него такая красавица! И мать не забудет — сколько ей пришлось перенести…