Слуги сумерек
Шрифт:
– Наступит и твое время, – заверила она его.
– Когда?
– Когда появится реальный шанс уничтожить ребенка.
– Но если у нас не будет шанса уничтожить его сегодня вечером, зачем же охотиться за этим ублюдком? Почему бы не подождать?
– Потому что, если нам повезет, мы хотя бы причиним ему боль, возможно, раним его, – сказала Мать Грейс. – А это поколеблет его уверенность. Сейчас маленький звереныш убежден, что мы никогда не сможем серьезно навредить ему. Когда он почувствует себя уязвимым, он на самом деле станет более уязвимым. Сначала мы должны подорвать его веру в себя. Ты понимаешь?
Против воли Кайл кивнул.
– А если нам будет сопутствовать удача, – продолжала Грейс, – если с нами будет бог и нам удастся застичь дьявола
– Хорошо, позволь мне убить мать, – взмолился Кайл.
Она улыбнулась и покачала головой:
– Мой мальчик, когда богу будет угодно, чтобы ты стал его мечом, я дам тебе знать. До тех пор ты должен набраться терпения.
Чарли стоял у окна, держа в руках мощный бинокль со встроенной фотокамерой. Внимание его было приковано к мужчине возле белого фургона.
Неизвестный был около ста восьмидесяти сантиметров ростом, худощавый и бледный, с плотно сжатыми губами, тонким носом и густыми, темными, сросшимися на переносице бровями. Он что-то напряженно высматривал и все время беспокойно двигал руками. Одной поправлял воротник рубашки, другой приглаживал волосы, а то вдруг дергал себя за мочку уха. Или чесал подбородок, или снимал пушинку с пиджака. Снова приглаживал волосы. Его никак нельзя было принять за обыкновенного работягу, расслабляющегося в обеденный перерыв.
Чарли сделал несколько снимков.
Когда Кристина Скавелло вместе с Генри уехали на ее сером «Понтиаке», наблюдатель едва не вскочил в свой фургон, чтобы следовать за ними. Однако заколебался, растерянно посмотрел по сторонам и наконец решил оставаться на месте.
Джой стоял рядом с Чарли. Его роста едва-едва хватало, чтобы увидеть улицу.
– Он что, ждет меня?
– Похоже на то.
– Почему мы не можем выйти на улицу и застрелить его? – спросил Джой.
Чарли рассмеялся.
– Ты не можешь ходить и стрелять в кого захочется.
Во всяком случае, в Калифорнии. Может, будь это Нью-Йорк…
– Но ты же частный сыщик, – сказал Джой. – У тебя должна быть лицензия на убийства.
– Я же не Джеймс Бонд.
– Ты его знаешь? – спросил Джой.
– Я бы этого не сказал. Но я знаю его брата, – ответил Чарли.
– Ну да? Никогда не слышал, что у него есть брат.
Как его звать?
– Его зовут Государственное Право ««Государственное право» по-английски «Municipal Bond».».
– Странное имя, – смысл шутки до Джоя не дошел.
Ему только шесть лет, напомнил себе Чарли. Иногда по его поведению ему можно было дать на несколько лет больше, а свои мысли он выражал с такой ясностью, какой едва ли можно было ожидать от дошкольника.
Мальчик еще раз посмотрел в окно. Пока Чарли делал последние снимки человека у белого фургона, он молчал, а потом произнес:
– Мне непонятно, почему мы не можем застрелить его. Если бы ему дали шанс, он бы меня застрелил.
– Ну, не думаю, что дошло бы до этого, – Чарли старался разогнать его страхи.
Однако Джой с невозмутимостью и твердостью, совершенно несвойственными его возрасту, сказал:
– Точно. Если бы он знал, что ему ничего не будет, он бы меня застрелил. Застрелил и вырвал бы мне сердце.
Вот что он сделал бы.
Пятью этажами ниже наблюдатель бледной рукой с длинными пальцами пригладил волосы.
Часть вторая
НАПАДЕНИЕ
Грядет конец света?
Они слышат приближение дьявола?
Трубят трубы Страшного суда?
Им слышится голос дьявола?
Или их темные страхи преувеличены?
Или же это голоса безумных?
Те, кто боится конца света,
Должны бояться самих себя
Фанатик
Глава 15
Магазин «Вина и закуски» находился в районе Ньюпорт-Бич, неподалеку от лодочного причала, разместившись в симпатичном здании довольно дорогого торгового центра. Даже по понедельникам в магазинчике бывало оживленно. В секции продовольственных товаров, большей частью колониальных, вечно толпился народ, приблизительно то же происходило и в отделе вин. Когда ни загляни в отдел кухонной утвари, там всегда находилось два-три посетителя, разглядывающих кастрюли и сковороды, иностранные автоматы для изготовления мороженого, кухонные комбайны и прочие необходимые в хозяйстве вещи Во второй половине дня, кроме различных продуктов, вина и мелких предметов кухонного обихода, Кристина и Вэл вместе с их продавщицей Тамми успешно продали две шикарные равильольницы, дорогой комплект столовых приборов, плиту «Куизинар», красивый медный шкаф-подогреватель с тремя отделениями и кофеварку для приготовления капуччиио с богатой отделкой, которая стоила девятьсот долларов.
И хотя дела в магазине шли необычайно хорошо практически с того самого дня, как его двери впервые распахнулись для посетителей, и он начал приносить прибыль уже на третью неделю после открытия (случай для нового бизнеса неслыханный) – несмотря на все это, каждый день, заслышав мелодичный звон за кассовой конторкой, Кристина по-прежнему испытывала приятное удивление.
Она не была пресыщена успехом, даже шесть с половиной лет стабильного процветания не испортили ее.
Из-за царившего в «Винах и закусках» оживления время после полудня в понедельник шло гораздо быстрее, чем Кристина могла ожидать, когда с тяжелым сердцем оставила Джоя у Чарли Гаррисона. Разумеется, она не переставала думать о выжившей из ума старухе. Несколько раз в течение дня она представляла себе обезглавленное тело Брэнди, лежащее на заднем крыльце, и тогда у нее несколько минут дрожали поджилки и пересыхало во рту.
Все это время Генри Рэнкин был рядом, помогая обслуживать покупателей, развешивая ценники на новые товары, оказывая самые разнообразные услуги, как если бы он был служащим магазина; однако украдкой он следил за клиентами, готовый наброситься на любого, от кого будет исходить угроза. Хотя Кристину и продолжал преследовать образ окровавленной собаки, и само присутствие Генри служило напоминанием об опасности, время для нее летело незаметно, а постоянная занятость помогала отвлечься.
Выручало и то, что у нее была Вэл Гарднер. Кристина обрисовала ей ситуацию, хотя и не без опаски, так как боялась, что Вэл весь день будет приставать к ней с расспросами и к пяти часам сведет с ума. Вэл, казалось, была целиком погружена в свои маленькие неприятности, непременно заявляя о том, что она «травмирована», даже по таким пустячным поводам, как подтекающий кран в ванной или спущенная петля на колготках. Она находила драматизм и даже трагизм в простуде или в сломанном ногте, хотя в действительности никогда не расстраивалась и не впадала в уныние, сталкиваясь с легкими встрясками, уготовленными ей судьбой, которые, собственно, и давали ей возможность поиграть. Ей нравилось быть героиней в своей мыльной опере, драматизировать собственную жизнь, делать ее более красочной. И если вдруг выдавался день, который не оживляла никакая «травма», она переключалась на проблемы своих друзей, воспринимая их как свои собственные. При этом она всегда действовала, исходя из самых лучших побуждений, и была порядочным, работящим и веселым человеком. И вот теперь, к некоторому удивлению Кристины, Вэл оказалась достаточно чуткой, чтобы не проявлять излишнего любопытства к истории со старухой и ее угрозами. Она молчала, но наверняка у нее чесался язык и не давали покоя тысячи вопросов.