Слуги света, воины тьмы
Шрифт:
Фиона облизнула губы, ощутила привкус какао, и спазмы скрутили ее желудок.
Нет. Теперь с ней все будет в порядке. Она больше никогда не съест ни одной конфеты. Ни за что.
Фиона опустилась на колени, собрала с пола одеяла и аккуратно сложила. Этими шерстяными одеялами она укрывалась уже десять лет, и они стали мягкими от бесконечной ручной стирки. Девочка не хотела их лишиться, а именно это произошло бы, оставь она одеяла на полу. На этот счет существовало правило.
ПРАВИЛО № 16: Никакого беспорядочного скапливания личных вещей. Любые вещи, лежащие в беспорядке, через двадцать
Бабушка растолковала им с Элиотом это правило, как только оно было внесено в список. Тогда им было всего четыре года. Бабушка называла это правило: «Прибирайте за собой, иначе я все выброшу».
Это правило пугало их, и они очень старались, но им было всего четыре года… В то время у Элиота исчезла коллекция колпачков от бутылок, а у Фионы — булавки, из которых она строила замки. Бабушка выбросила все это в мусоропровод у них на глазах.
Они плакали, умоляли, обещали никогда снова не разбрасывать свои вещи, но с таким же успехом можно было умолять солнце не уходить за горизонт.
Добились они только одного: бабушка сказала им, чтобы в следующий раз они «вели себя лучше».
Единственным исключением из правила номер шестнадцать были книги. Книги не выбрасывались никогда — если только не лежали в неположенных местах. Если такое происходило, бабушка их забирала и потом подолгу хранила у себя в кабинете. Где-то там лежали «Маленькие женщины» Луизы Мэй Элкотт и «О всех созданиях — больших и малых» Джеймса Хэрриота, отнятые у Фионы и Элиота, когда им было по семь лет.
Кстати о том, чего не хватало… Где Элиот? Ведь он обещал быть рядом — на случай, если понадобится.
Сейчас Фиона готова была поговорить с кем угодно, даже с братом.
Она обвела взглядом коридор. Казалось, в квартире пусто. Правда, из кухни доносился запах пригоревшей пищи. Фиона догадалась, что Си готовит специально для нее свой знаменитый куриный суп — с обуглившимися кусочками куриной кожи и прочими прелестями.
А Элиот, наверное, где-нибудь засел со своей скрипкой или той ужасной книжкой. Вполне в его духе.
Но раздражение Фионы как рукой сняло, когда она стала гадать, не случилось ли еще чего-нибудь. Может быть, Сенат уже успел назначить новое испытание, и Элиот, как полный идиот, отправился выполнять задание один?
Нет, даже он не мог поступить так глупо.
А что, если Сенату не понравилось, как они прошло последнее испытание? Вдруг они решили допросить Элиота и увезли его?
Фиона с кристальной ясностью вспомнила все, что им пришлось пережить во время последнего испытания. Она вновь пережила эти ужасные мгновения — когда прижала к груди Миллхауса туго натянутую резинку, увидела, как мерцающая линия рассекла грязную синюю ткань, мышцы, кости и вышла с другой стороны.
Но ничего не почувствовала. Фиона помнила, как плакала ночью, жалея Миллхауса, страдая из-за всего, что Сенат заставил ее пережить, но сегодня утром она не испытывала ни малейшего сожаления.
Девочка сделала вдох и заставила себя сосредоточиться на том, что происходило в настоящий момент.
Скорее всего, Элиот ушел на работу. Вряд ли бабушка позволила ему сегодня остаться дома. Ее драгоценная рабочая этика требовала, чтобы они ходили на работу всегда, за исключением случаев, когда температура у них поднималась до ста четырех
84
В Америке принято измерять температуру по шкале Фаренгейта. Сто четыре градуса по Фаренгейту соответствует сорока градусам по Цельсию. (Прим. ред.)
Фиона остановилась. Что-то здесь не то.
Бабушка не заставила ее пойти на работу. Означало ли это, что Фиона по-настоящему заболела? Но помимо пустоты, которую она ощущала внутри, с ней все было в порядке.
Фиона подошла к двери комнаты Элиота и постучала. Ответа не последовало, поэтому она вошла.
Элиота не было, не было и его брезентового рюкзака.
Фиона мгновенно почувствовала перемены в комнате брата — совсем как на картинках, где нужно было найти различия.
И она поняла, в чем дело. На полке появилась новая книга — толстый том в грубом сером кожаном переплете. Книга смотрелась настолько не на месте, словно была отмечена красными огоньками сигнализации. Та самая «Mythica Improbiba», которую Элиот нашел в подвале.
Фиона сказала ему, чтобы он ее там и оставил. Если бабушка найдет эту книгу здесь, что она сделает? Заберет книгу? Накажет их? Ну и что?
Может быть, Элиот прав, взбунтовавшись и решив хранить книгу в своей комнате. Возможно, он также правильно поступил, сделав это втайне от нее. Брат оказался хитрее, чем думала Фиона, и она почти восхитилась им.
Фиона подошла к книжному шкафу. При виде загадочного фолианта у нее по коже опять побежали мурашки. Она чувствовала излучаемое книгой притяжение, но при этом от толстого тома исходили также волны отталкивания. Фолиант словно был магнитом, который не мог решить, какая у него полярность — положительная или отрицательная.
Фиона закрыла дверь комнаты брата и вернулась к шкафу. Провела кончиком пальца по корешку книги и ощутила покалывание. Это напомнило ей о том дне, когда она впервые прикоснулась к коробке конфет в форме сердечка.
Что, если эта книга тоже представляет собой ловушку?
Если да, то Фиона знала, как с ней следует обойтись. Несколько разрезов — и книга превратится в кучку конфетти.
Она сняла книгу с полки и села с ней на кровать Элиота, скрестив ноги по-турецки. Открыла и начала перелистывать прекрасно сохранившиеся пергаментные страницы. По всей видимости, книга появилась на свет в пятнадцатом веке, если не раньше. Может быть, намного раньше. Такие старинные книги были исключительно редки, и, несмотря на отвращение, Фиона обращалась с ней почтительно.
Попадались страницы на древнегреческом языке, арабском, латыни, а порой встречались примитивные пиктограммы, значение которых Фиона не понимала. Книга производила очень странное впечатление. Словно была не связным повествованием, а чем-то вроде журнала.
Фиона обратила внимание на обрывок бумаги, которым была заложена одна из страниц. Она открыла книгу в этом месте и увидела средневековую гравюру с изображением чудовища, протыкающего вилами перепуганных крестьян. Подпись гласила, что это дьявол.