Слуги Темного Властелина
Шрифт:
– И голоде, – перебил Конфас – Никто не достигает столь многого за столь короткий срок, не будучи голодным.
– Ну, наверное, вам лучше знать.
Конфас хмыкнул.
– Ну вот наконец-то передо мной тот Скеаос, которого я знаю и люблю! Угрюмый. Охваченный тайной, запретной гордыней. А то я уж забеспокоился, старик!
Главный советник продолжал как ни в чем не бывало:
– Вам необходимо быть чрезвычайно осторожным, когда вы будете с ним разговаривать. Поначалу ваш дядюшка думал вообще не приглашать вас на эту встречу – до тех пор, пока лично Элеазар не потребовал
– Что-что мой дядюшка?
Конфас, даже когда скучал, не пропускал важных мелочей.
– Думал не приглашать вас. Он боялся, что великий магистр воспользуется вашей неопытностью в подобного рода делах…
– Не приглашать? Меня?!
Конфас взглянул на старика искоса. Ему почему-то не хотелось верить советнику. Уж не ведет ли тот какую-то свою игру? Быть может, он нарочно подогревает их с дядей взаимную неприязнь?
А может, это еще одна дядюшкина проверка…
– Но, как я уже сказал, – продолжал Скеаос, – теперь это все переменилось – почему я сейчас и ввожу вас в курс дела.
– Понятно… – недоверчиво ответил Конфас. Что же затевает этот старый дурень? – Скажи, Скеаос, а какова цель этой встречи?
– Цель? Боюсь, я не понимаю вас, господин главнокомандующий.
– Ну, смысл. Намерения. Чего мой дядя намеревается добиться от Элеазара и прочих айнонов?
Скеаос нахмурился, как будто ответ был столь очевиден, что этот вопрос не мог оказаться не чем иным, как прелюдией к какой-то насмешке.
– Ее цель – заставить айнонов поддержать договор.
– Ну, а если Элеазар окажется столь же неуступчивым, как, скажем, граф Агансанорский, – что тогда?
– При всем моем уважении, господин главнокомандующий, я искренне сомневаюсь…
– Но все же, Скеаос, если нет – что тогда?
Конфас с пятнадцати лет служил полевым офицером. И умел, если хотел, заставлять людей подчиняться.
Старый советник прокашлялся. Конфас знал, что у Скеаоса в избытке особого чиновничьего мужества, позволяющего сопротивляться вышестоящим, однако если доходило до прямого противостояния, тут старик был слабоват. Неудивительно, что дядя так его ценит!
– Если Элеазар отвергнет договор? – переспросил Скеаос. – Ну, тогда император откажет ему в провизии, как и остальным.
– А если шрайя потребует, чтобы дядя все-таки снабдил их провизией?
– К тому времени войско простецов наверняка погибнет – по крайней мере, мы так… предполагаем. Майтанет станет прежде всего беспокоиться не о провизии, а о том, кто будет командовать войском.
– И кто же будет им командовать?
Конфас выстреливал один вопрос за другим, как на допросе. Старик начинал выглядеть загнанным.
– В-вы. Л-лев Кийута.
– А что он за это попросит?
– Д-договор. Клятву, что все старые провинции будут возвращены.
– Так значит, все дядины планы держатся на мне, не так ли?
– Д-да, господин главнокомандующий…
– Так ответь же мне, дорогой мой Скеаос, с чего бы вдруг моему дяде вздумалось не приглашать меня – меня! – на свою встречу с Багряными Шпилями?
Главный советник замедлил шаг, глядя на цветочные завитки на коврах под ногами. Он ничего не ответил, только принялся ломать руки.
Конфас
– Ты ведь солгал только что, верно, Скеаос? Вопрос о том, следует ли мне присутствовать на встрече с Элеазаром, даже не вставал, не так ли?
Старик не ответил. Конфас схватил его за плечи и заглянул ему в лицо.
– Может, мне стоит спросить об этом у дяди?
Скеаос какой-то миг смотрел ему в глаза, потом отвел взгляд.
– Нет, – ответил он. – Не стоит.
Конфас разжал руки и вспотевшими ладонями расправил смявшееся шелковое одеяние советника.
– Какую игру ты ведешь, а, Скеаос? Ты рассчитываешь, что, задевая мое тщеславие, тебе удастся подтолкнуть меня к каким-то действиям против дяди? Против моего императора? Ты пытаешься побудить меня к мятежу?
Советник ужаснулся.
– Нет-нет! Что вы! Я знаю, я старый дурак, но мои дни на земле сочтены. Я радуюсь жизни, отпущенной мне богами. Радуюсь сладким плодам, которые я вкушал, и великим людям, с которыми я был знаком. Я радуюсь даже тому – как ни трудно будет вам в это поверить, – что прожил достаточно долго, чтобы увидеть вас в расцвете вашей славы! Но этот план вашего дяди – добиться того, чтобы Священное воинство потерпело поражение! Священная война! Я боюсь за свою душу, Икурей Конфас. За душу!
Конфас был ошеломлен настолько, что напрочь забыл о своем гневе. Он предполагал, что инсинуации Скеаоса – очередная дядюшкина проверка, соответственно и среагировал. Мысль о том, что старый дурень мог действовать по собственной инициативе, даже не приходила ему в голову. Сколько лет Скеаос и дядюшка казались разными воплощениями одной общей воли!
– Клянусь богами, Скеаос… Неужто Майтанет заворожил и тебя тоже?
Главный советник покачал головой.
– Нет. Мне безразличен Майтанет – мне и Шайме-то безразличен, если уж на то пошло… Вам не понять. Вы еще слишком молоды. Молодые не понимают, что такое жизнь на самом деле: лезвие ножа, такое же тонкое, как вдохи, которые ее отмеряют. И глубину ей придает отнюдь не память. Моих воспоминаний хватит на десятерых, и тем не менее дни мои так же тонки и прозрачны, как промасленное полотно, которым бедняки затягивают окна в своих домах. Нет, глубину жизни придает будущее. Без будущего, без горизонта надежд или угроз наша жизнь не имеет смысла. Только будущее действительно реально, Конфас. А у меня будущего нет, если я не примирюсь с богами. Конфас фыркнул.
– Да все я понимаю, Скеаос! Ты говоришь как истинный Икурей. Как там сказал поэт Гиргалла? «Любая любовь начинается с собственной шкуры» – ну, или души в данном случае. Но, с другой стороны, я всегда считал, что то и другое взаимозаменяемо.
– Так вы понимаете? В самом деле?
Конфас действительно все понял, и куда лучше, чем мог себе представить Скеаос. Его бабка. Скеаос в сговоре с его бабкой. Он даже, словно наяву, услышал ее голос: «Ты должен изводить их обоих, Скеаос. Настраивай их друг против друга. Конфас теперь увлечен безумной идеей моего сына, но скоро это пройдет. Вот погоди немного, сам увидишь. Он еще прибежит к нам, и тогда мы все вместе вынудим Ксерия отказаться от этого безумного плана!»