Слушатель
Шрифт:
Кертис закрыл за собой дверь. Когда его глаза полностью привыкли к сумраку, он понял, что вокруг талии Ол Крэба была повязана белая рубашка, опустившаяся до уровня нижнего белья, которого на повелителе носильщиков сегодня не было. На ногах Ол Крэба были старые поношенные кожаные шлепанцы. Он вытянул вперед ноги и откинулся на спинку кресла с закрытыми глазами, запрокинув голову.
— Похоже, у вас что-то сгорело, — сказал Кертис. По правде говоря, это зрелище потрясло его настолько, что он буквально потерял дар речи. Никогда прежде он не мог представить себе Ол Крэба в таком состоянии.
— Пытался испечь кукурузный хлеб, — Ол Крэб открыл глаза, поднял тлеющую сигарету и
— Мистер Крэбл… что с вами?
— Что с вами, — повторил он, смотря в никуда. — Что с миром? Вот вопрос. Это плохое место. Оно просто… убаюкивает тебя изо дня в день, а затем… когда ты понимаешь, что все идет слишком гладко и легко, и что ты уже катишься к закату своих дней, вот тогда-то… тогда-то оно и настигает тебя, — его старческое лицо повернулось, и впалые глаза уставились на Кертиса. Рот изогнулся в полумраке жуткой улыбкой, на которую было невыносимо смотреть. — Вчера вечером я получил телеграмму «Western Union». Время было семнадцать минут девятого. Я никогда не получал телеграммы «Western Union» прежде — ни разу в жизни. Что ж, прошлой ночью я ее получил! — голос его надломился, он зажал сигарету ртом, все еще искаженным уродливой улыбкой, и снова уставился в потолок. — Я ее получил, — повторил он. Теперь он говорил очень мягко, и Кертис увидел, как по щекам старика медленно скатываются слезы.
Кертис взял себе стул, поставил рядом с Ол Крэбом и сел. Он решил, что пока что ему лучше просто слушать.
— Телеграмма! — воскликнул Ол Крэб, словно пробудившись от подкравшейся дремоты. — Господи Боже… Боже… телеграмма. Там был номер, по которому надо было позвонить. В Чикаго, — он потянулся к стакану виски, сделал глоток и поставил его обратно на стол. Кертис отметил, что на столе в рамке лежит фотография улыбающейся маленькой девочки, наряженной, как на воскресную службу.
— Они говорят, это была бомба, — сказал Ол Крэб, держа сигарету так близко к лицу, что создавалось впечатление, что он говорил с ней, а не с Кертисом. — Бомба с часовым механизмом в припаркованной машине у тротуара. Там, в Чикаго. Вчера утром. Она взорвалась… взрыв разорвал ее на части, ее разметало, как белье по машинке в прачечной. Прачечная… ей всегда нравилось, чтобы ее одежда была чистой. Свежей. Понимаешь? Она говорила: Папа, как быть хорошей маргариткой, если ты не свежая? Мы с ее мамой знали, что она вырастет и станет кем-то. Найдет себе место. Дейзи [27] была школьным учителем. Понимаешь?
27
Игра слов. Имя Дейзи дословно означает «маргаритка».
— Да, сэр, — ответил Кертис. Он знал, что у Ол Крэба была дочь и жена, которая умерла от рака около шести лет назад, но он слышал это от других, потому что сам мистер Крэбл никогда не говорил ни с кем о себе.
— Он забрал ее, — продолжил Ол Крэб. — И еще четверых… шесть или даже восемь человек получили ранения, как мне сказали. Зачем они мне это сказали? Чтобы я не думал, что мне одному предстоит пережить всю боль мира? Сказали, они думают, это были гангстеры или Советы, или чертовы фашисты — кто угодно! Но ты понимаешь, Кертис, в чем суть?
— Нет, сэр…
— В том и дело, что ни в чем! Ты знаешь, я никогда раньше не получал телеграммы «Western Union», ни разу
Кертис кивнул, и Ол Крэб снова сделал глоток и затянулся сигаретой. Кертис боялся, что его старые пальцы вот-вот выронят окурок, и начнется пожар.
А затем Ол Крэб закрыл лицо рукой и издал стон, который звучал, как чей-то конец света. Он содрогнулся в рыданиях, как ребенок, чье доверие к справедливости жизни было разрушено. Кертис увидел, что окурок упал на ковер. Он поднял его и раздавил в пепельнице. Он собирался положить руку на плечо старика, но застыл в нерешительности, потому что не знал, будет ли это правильным или нет, однако вскоре все же решился сделать это, несмотря ни на что.
Ол Крэб обнял Кертиса — он крепко сжал его в объятиях и продолжил плакать.
Кертис обнимал мистера Крэбла за плечи, его сердце болезненно сжималось. Он знал, что мог сказать мистеру Крэблу, что Господь Бог забрал его дочь в лучший мир, и там ее ждали все, кто любил ее, и когда-нибудь они еще встретятся на Небесах… но он не стал говорить ничего из этого, потому что знал, что мистер Крэбл был религиозен и без него все это знал, и знал, что замыслы Господа не всегда понятны. И, все же, несмотря на все эти знания, он не смог бы объяснить, в чем состоял замысел доброго Господа Бога. Какая причина скрыта в том, чтобы позволить взорваться бомбе и убить прекрасную добрую Дейзи из Нового Орлеана, которая помогала детям расти, учиться и развиваться?
Кертис подумал, что мистер Крэбл и так знает, что увидит свою Дейзи снова — и, быть может, в ближайшие несколько лет. Но боль потери была такой ужасной, что сейчас его это не успокаивало. Поэтому Кертис просто молчал, ожидая, пока Ол Крэб выплачет всю свою печаль. Судя по звуку, этой печали было в нем еще слишком много.
На столике в комнате зазвонил телефон.
— Нет! — воскликнул Ол Крэб, и голос его сорвался. Он ухватил Кертиса за плечо мертвой хваткой. — Нет!
— Возможно, это звонят из Чикаго, — сказал Кертис.
— Они сказали… что позвонят мне позже на неделе… после того, как все приведут в порядок. Приведут в порядок. Так они это назвали!
Телефон продолжал звонить. Если даже это был и не звонок из Чикаго, то Кертис догадывался, кто это мог быть.
— Позвольте мне ответить, сэр.
Когда Ол Крэб не стал возражать, Кертис поднялся, освободившись из его объятий, подошел к телефону и снял трубку.
— Дом Крэбла.
Это был тот, кого он и ожидал услышать.
— Мэйхью? Что там случилось?
— Эм… ну, сэр… мистеру Крэблу нехорошо…
— А что с ним такое?
— Он… простите меня, сэр, но я скажу вам, когда вернусь. Могу я попросить вас об услуге, сэр? Так как мистеру Крэблу очень плохо, можете ли вы позволить ему взять один или два выходных?
— Один или два?
— Да, сэр. Я думаю, ему они очень нужны. И еще… это должны быть один или два оплачиваемых выходных. Я думаю, так будет правильно.
— О, ты думаешь? — произнес босс с сарказмом, явно жуя от злости сигару.
— Да, — ответил Кертис, и в его голосе прозвучала та самая тихая твердость, с помощью которой он обычно урегулировал всякие семейные ссоры, восстанавливал уязвленные чувства и чинил разбитые сердца, когда его просили не только выслушать, но и помочь делом.
Молчание затянулось. А затем:
— Ну, хорошо. Два оплачиваемых дня. Скажи ему. А еще передай Уэнделу… что он нам тут нужен. Мы не можем справиться с этим чертовым беспорядком без него.