Слушай, тюрьма !
Шрифт:
Вслед за этим он обязательно узнает, даже если это произойдет накануне его ухода с Земли, что в этой короткой жизни свобода дана для действия, для выбора между ненавистью к Богу и любовью к Нему. В той, вечной жизни свобода, изжитая здесь, станет для души адом или раем. О, как несказанно прекрасен Твой, Господи, замысел о нас, жалких рабах Твоих, как возвеличил Ты человека, позволив ему выбрать Тебя!
За мной задвинулись врата ада. Огромные, черные, они внезапно сомкнулись почти бесшумно, и бездна поглотила меня. Ты не выйдешь отсюда, пока не отдашь все до последнего кодранта (Мф. 5, 26), - сказал во мне
Бог раздвигал врата ада постепенно.
По мере того как я отдавала кодранты, Он снимал для меня, слой за слоем, кору, обнажая мир. Ворота в Лефортовскую тюрьму, показавшиеся мне вратами ада, так же как и двери камеры, были всего лишь вещественным знаком, символом закрытого отныне для меня мира. Мира, который я должна была вернуть Богу. Мира, в котором плачет моя дочь. Прощаясь со мной, она спрашивает: "Мы увидимся еще когда-нибудь с тобой?" Мира, где четырехмесячный Филипп, мой нежно любимый внук, внимательно следит за тем, кто делает обыск в его комнате, склоняясь перед ним своей незнакомой чернотой. Я знаю, что это - первая бессонная ночь в его жизни (я помню такую же ночь, мне восемь лет, 1937 год, в харьковской квартире идет обыск, арестован мой отчим, впоследствии реабилитированный посмертно).
Этот мир - о, сколько в нем - я должна отдать до последнего кодранта, чтобы выйти отсюда. Но отсюда совсем не значит "из тюрьмы".
Тюрьма сама принадлежит этому миру. Мир не бывает без тюрем, а христианство не бывает без креста. Я знала, что это так, но знать и жить не одно и то же.
У нас нет языка, кроме языка Священного Писания и священного языка молитв, чтобы описать жизнь души, проникающую в мир с открытыми вратами, со сброшенной корой.
Надо выйти из себя, чтобы обрести этот язык, покинуть себя внезапно и с содранной кожей, с душой, сбросившей кору, усвоить другой язык.
Там, вне себя, мы начинаем говорить иными языками Богу и друг другу.
Я не знаю, как Бог открыл эти врата (нет, не лефортовские, не о них речь, все тюремные врата открываются и закрываются в этом мире, в этом времени).
Для меня это было сотворением мира, мановением Божьего слова, наполнившего все во всем во веки веков; кора сжалась, сгорела и обнажила сокрытый до сих пор от меня мир.
"Он другой", - сказала я себе, не владея языком, на котором это можно было бы выразить.
Мир повис на виселице, вспомнила я предчувствие одного из моих персонажей, записанное в незаконченном сочинении, за которым тоже захлопнулись лефортовские врата.
Так ли это? Нет, в том видении моего ума не было этого сооружения, не было виселицы. Это был поток смертного вещества, вяло текущий - всего 60 минут в час - к своему исходу...
Все, что страшило, все врата, названные вратами ада, бесшумные механизмы, лязг железных камерных дверей, гулкие тюремные коридоры, пропахшие резкими, никогда не встречаемыми на воле запахами, коридоры, по которым меня водили, пахнущие почему-то трупом, вернее, дорогим одеколоном, которым обливают покойника, чтобы изгнать трупный запах, и табаком, смешанным с запахом одеколонной мертвечины, чистые глаженые рубашки и прилизанные волосы следящих за собой мужчин, похожих на уставших
Скажу тут же, сразу, что не стану писать подробности моего ареста, допросов, скитаний по тюрьмам. Это принадлежит тому смертному потоку, который неизбежно влачится к своему исходу. Об этом писалось много, всё внешнее досконально описано, всё внутреннее неповторимо.
Я хочу писать о другом - о познании свободы, о христианстве, о свободе, которую, по обетованию Господа, не смогут одолеть врата ада.
Я знаю, что мой немощный язык не способен вымолвить ни слова, достойного того, о чем хочет сказать мое сердце. Но я верю, что Господь отверзает уста немым и слух глухим, подымает расслабленного и воскрешает мертвых...
Бог дал возможность человеку скрывать свою любовь к Нему и свою ненависть.
Скрывать Бога - это тоже дар свободы и еще одно свидетельство тайной ненависти к Нему, потому что Бога можно или любить, или ненавидеть. Не знать о Нем или быть к Нему безразличным - невозможно.
Свобода любить или ненавидеть Его объявлена человеку Самим Богом при заключении первого завета: Я Господь Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня, и творящий милости до тысячи родов любящим Меня и соблюдающим заповеди Мои (Исх. 20,5). Наказывающий ненавистью к Себе - так называемым "воинствующим атеизмом", до третьего и четвертого рода, если не принесем покаяния и не искупим своей вины.
Три рода - это почти два века...
Поток смертного вещества - время - вводится Господом в русло счета для человеческого разумения, ведь у Бога нет времени и нет счета, у Бога тысяча лет как один день и один день как тысяча лет (II Петр. 3,8)...
А я, конечно же, считаю время в тюрьме. Считаю разбухшие, расслабленные, бесформенные, бесконечные дни.
Я барахтаюсь в этом потоке. Я должна изнемочь, исчезнуть, выбросить, изжить, отдать все, что принес мне этот поток, принес и не успел унести.
О, как горестно и страшно отдавать свое! Надо учиться этому всю жизнь. На что ушли мои годы и дни?! Каким глубоким было молчание Авраама, когда он собирался вести Исаака на гору Мориа!
Господь дал свободу и дал кожаные ризы, чтобы скрыть душу. Никто не слышал, о чем говорил Авраам Богу.
Бессонными ночами поток времени замедлял свое течение, в камере круглосуточно горел свет и окошко, покрытое белым матовым налетом, не пропускало света. О рассвете можно было догадываться по отдаленному грохоту трамваев.
Душа моя жила неведомой мне жизнью, укрытая беззащитным, ранимым покровом кожаных риз.
Познание себя, своей души - дар Бога, получаемый, по свидетельству святых, только тогда, когда человек отказывается от себя.
Это - тайна смирения души, личная тайна. Сознание же не может проникнуть в нее, видимо, до тех пор, пока не обновится в покаянии ум.
"Кто покоряет себя Богу, тот близок к тому, чтоб покорилось ему все. Кто познал себя, тому дается ведение всего, потому что познать себя есть полнота ведения обо всем, и в подчинении души твоей подчиняется тебе все, потому что в сердце твоем рождается мир Божий" (преп. Исаак Сириянин).