Слушайте звезды! (сборник)
Шрифт:
— Если вы будете мне хамить, Гришин, я пожалуюсь на вас Вектору, — пообещал Майк и, повернувшись к бортинженеру, произнес:
— Ха-ха-ха! Не правда ли, он сегодня чрезвычайно раздражителен?
Вектор что-то промычал в ответ, делая вид, что внимательно рассматривает кофе на дне стакана.
— Впрочем, не стоит на него сердиться, — продолжал Майк все тем же тоном. — Раздражительность — это признак слабости ума, не правда ли?
Вектор хрюкнул в стакан. Он давился смехом, но не хотел раньше времени обрывать комедию. Гришин, багровый от злости, цепким взглядом следил за приборами. С корабля
Не видя сопротивления, Майк решил продолжить разговор.
— Когда-нибудь этот человек, — заявил он, картинно поворачиваясь в сторону Гришина, — очень пожалеет о том, что обращался со мной, как с бездушной куклой. Судьба за все воздаст ему сторицей. О-о, как я буду смеяться!
— Вектор, — прорычал Гришин, не оборачиваясь. — Убери отсюда этого кретина!
— Еще неизвестно, кто из нас двоих глупее, — с достоинством отозвался Майк.
Гришин на секунду оторвался от пульта и, повернувшись вместе с креслом, вперил полный ненависти взгляд в приосанившегося робота.
— Ты!.. Ты!.. Вон отсюда! Вон, кому говорю! Шваль! Жестянка! Дегенерат!
Выплеснув свою ярость, Гришин снова развернулся к пульту. За окном все исчезло в огромной туче пыли, поднятой реактивной струей корабля. За бронированным стеклом бесновался дикий вихрь. Пыль взвивалась вверх и закручивалась столбами. Осколки камней, словно пущенные мощной пращой, барабанили в окно станции, отскакивая от стеклянной брони и разлетаясь во все стороны. В разрывах пылевого облака смутно проступали очертания стартовой арматуры. И посреди всей этой свистопляски бушевал огненный смерч, бросая багровые отблески на приземистые корпуса технических построек. Этот смерч столбом уходил в небо и там, на самой его вершине, на восьмидесятиметровой высоте, висел двухсотсемидесятитонный транспортный корабль, медленно опускаясь все ниже и ниже как бы вгоняя своей колоссальной тяжестью этот ревущий огненный столб в посадочную площадь космодрома. Высотомер монотонным голосом начал отсчет высоты. Семьдесят четыре метра… Шестьдесят шесть метров… Пятьдесят восемь… Сорок… Рев двигателей, приглушаемый изоляцией, постепенно перешел в свист, а затем и вовсе пропал, выйдя за границы слышимого. Окутанное клубами дыма и языками пламени, разогретое до темно-красного свечения тело корабля осторожно коснулось опорами почерневших от жара базальтовых плит, приостановилось на мгновение, а затем грузно просело, втянув в себя огненный язык. Наступила полная тишина.
Гришин вынул из заднего кармана носовой платок и вытер со лба пот.
— Уф-ф, ну и посадочка… Когда это чертово корыто остынет, сходи посмотри, что там с охлаждением.
Вектор хотел что-то ответить, но Майк его опередил.
— Бесполезно, — произнес он, гордо глядя в стену. — Даже если вы будете стоять передо мной на коленях и целовать мне пальцы ног, я все равно для вас ничего не сделаю.
— Откуда, черт возьми, у тебя пальцы ног! — взвился Гришин, выскакивая из своего кресла, точно из катапульты.
— Откуда у тебя пальцы ног, идиот!
— Я попросил бы вас выбирать выражения, — произнес робот с достоинством. —
— Ты слышал? — Гришин подскочил к Вектору и вцепился ему в плечо. — Ты слышал, что он сказал? Его коробит мой тон! А? Каково! Двести микросхем в жестяной коробке требуют от меня придворного политеса. Слышал ты что-либо подобное?
Сморщившись от боли, Вектор с трудом оторвал от себя руку Гришина, поставил на стол недопитый стаканчик с кофе и произнес:
— По-моему, кое в чем он прав. Тебе бы не следовало так с ним обращаться.
— А как мне, черт возьми, с ним обращаться, когда он постоянно несет всякую чушь!
— Своими криками ты его провоцируешь на имитацию обиды.
— Не только обижен, но и оскорблен до глубины души патологическим хамством этого человека, — произнес за спиной Гришина Майк. Гришин дернулся и вдруг обмяк.
— Господи, сколько еще это будет продолжаться? Сколько мне еще терпеть этого идиота? Почему он никогда не цепляется к тебе?
— Потому что я не даю ему для этого повода. Вектор снова взял в руки стаканчик и, повертев, отхлебнул.
— Он хочет видеть себя человеком среди людей, и я этому не противлюсь.
— Ты что же, хочешь сказать, что я должен…
: — Я хочу сказать, что со стороны мне это кажется даже забавным.
— А мне нет, черт возьми! По ночам мне мерещится, что он приходит ко мне в каюту.
— Не просите, Гришин, этого не будет, — произнес Майк, направляясь в сторону двери. — Мое воспитание никогда не позволит мне остаться ночью в одной комнате с мужчиной. — Помолчав, Майк неуверенно добавил:
— Кажется, мы еще не состоим с вами в браке? Гришин застонал и, схватив у Вектора стаканчик, залпом выпил остатки кофе.
— Если он будет продолжать в том же духе, к вечеру я рехнусь.
— Потерпи еще пару дней, — предложил Вектор. — Послезавтра прилетит смена.
— Не хотите ли угостить меня рюмочкой коньяка? Майк неслышно подошел сзади и уставился на Вектора со своей неизменно идиотской улыбкой.
— Не будете ли вы так любезны предложить мне стул? Вектор заерзал в кресле под злорадным взглядом Гришина.
— Майк, пойдите проверьте мой скафандр. Через тридцать минут я выхожу на поле.
— Я вижу, здесь со мной не желают разговаривать. В нутре у Майка что-то щелкнуло и, повернувшись, он направился к двери. Взявшись за ручку, он обернулся и многозначительно произнес:
— Вы еще пожалеете об этом, когда будете нести мой хладный труп.
После этого он открыл дверь и скрылся в длинном коридоре.
— Слышал? Хладный труп! Где он только такого набрался?
Гришин налил в стаканчик еще кофе из кофейника и залпом выпил.
— Иногда мне действительно кажется, что он того…
— Что «того»?
Открыв шкаф, Вектор в задумчивости грыз ноготь, выбирая, какой из восьми теплозащитных костюмов надеть под скафандр.
— «Того» в смысле дурак, или «того» в смысле наоборот?
— Как это у тебя все просто! «Дурак», «наоборот»… А если и наоборот?
— Тогда почему ты его называешь кретином?
— А что, по-твоему это не кретинизм: «Гришин, принесите конфетку», «не предложите ли мне рюмочку коньяку?» А как он на меня смотрит! Ты заметил, как он на меня смотрит? Эта постоянная гнусная ухмылка…