Служанка и виконт
Шрифт:
Она провела мужа во внутренний двор, где садовник, обрезавший большое коническое тисовое дерево, спустился с лесенки и помог хозяйке надеть такой же, как у него самого, передник.
— Спасибо, Гаспар. Нам нужен еще передник для месье виконта.
Установленный ею распорядок дня не допускал изменений. Каждое утро, если позволяла погода, она посвящала посадке и прополке, рыхлению и ограблению, или подстригала кусты и подвязывала виноград в саду позади Меликур-Отеля, обширного парижского дома ее семьи. Затем садилась отдохнуть с блюдом фруктов и бокалом вина, принимала ванну и проводила часть дня с Гомером или Геродотом. Свои занятия
— Мы пойдем дальше этих цветочных клумб, — говорила маркиза. — Вот совок и подушка под колени. Мы будем болтать о твоей Мари-Лор, но только пока от тебя будет польза.
Жозеф пожал плечами, изобразив гримасу от необходимости испачкать руки. Но затем застегнул передник, подвернул панталоны и грациозно опустил колени на подушку. Глубоко вдохнул; воздух был холодным, бодрящим, а опавшие листья и торфяной мох приятно пахли землей.
— Это было очень милое письмо. — Он зачерпнул совком смесь листьев и торфа и начал рассыпать ее по клумбам, на которых супруга посадила гиацинты, которые должны были расцвести в следующем году. — Бодрое, интересное и в целом очень пристойное, почти как у школьницы. Она явно никогда не писала любовнику. Но когда она получит мои письма, то поймет, как это делается.
Каким блаженством было обсуждать это, подумал он, после месяцев притворства, когда он доказывал семье, что Мари-Лор для него совершенно ничего не значит. Жанна была хорошим слушателем, сочувствующим, но строгим, замечавшим неискренность. Такой слушатель заставлял говорить правду до малейших подробностей.
— Однако какую я сделал глупость, что не оставил ей денег на почту, — продолжал Жозеф. — Она пишет, что не сможет писать мне каждый день из-за своей проклятой привычки экономить каждое су. Такие ничтожные деньги. Я мог бы потихоньку положить монеты в карман ее халата.
Он замолчал.
— Нет, я не мог бы этого сделать. Она почувствовала бы себя униженной.
— Кажется, — хмыкнула маркиза, — она чувствовала себя униженной от предложения стать любовницей моего мужа. Я не уверена, что могу одобрить такую высокомерную гордость у судомойки, даже если она мечтает торговать книгами.
Жозеф в знак протеста поднял совок.
— Ты — сноб, Жанна. Книготорговля — почетное занятие, и благородные книготорговцы дорожат своей независимостью. Я восхищаюсь и немного завидую ей, как завидую любому, кого не сумели заставить жениться, какой бы необходимостью это ни было для нас обоих. — И вежливо добавил: — И каким бы приятным ни . оказался наш брак.
Она кивнула, но Жозеф видел, что не убедил супругу. И заговорил с большим жаром:
— Но все равно ясно как день, почему она ничего не примет от меня. Это доказывает, что ее не интересует то, что я могу дать, и что она любила бы меня независимо от этого. Я нахожу это прекрасным…
Маркиза пожала плечами, и он отказался от попытки убедить ее. Ибо — хотя он, конечно, не признался в этом — ему тоже хотелось, чтобы Мари-Лор не так упорно отстаивала свою независимость. Но с этим ничего нельзя сделать.
К тому же ожидание скоро закончится, он и оглянуться не успеет, как она будет с ним, здесь, в Париже.
Лучше поговорить о чем-нибудь более приятном. Жозеф набрал в грудь воздуха и, по-мальчишески
— Но у нее, Жанна, такие необыкновенные, меняющиеся глаза — то голубые, то серые, иногда даже с фиалковым оттенком, если ты знаешь, что можешь в них увидеть. Они такие большие… А я говорил тебе о ее веснушках?
Маркиза от души расхохоталась:
— Не больше восьмидесяти раз, Жозеф. Но я не возражаю, мне очень полезно посмеяться сегодня. Как приятно понаблюдать за утонченным месье X, копающимся в грязи, околдованным хорошенькой книголюбкой — судомойкой с большими глазами и веснушками на щеках. Это укрепляет веру в непредсказуемость человеческой натуры.
А ты хорошо поработал над этими клумбами, дорогой. Остается только проверить чашевидные деревца у западной стены, надежно ли привязаны они к подпоркам и не завелись ли в них клещи. На прошлой неделе мы опрыскали их мыльным раствором, но иногда процедуру приходится повторять.
Маркиза поднялась на ноги и помахала садовнику, который снова спустился с лесенки, на этот раз чтобы забрать у нее инструменты.
— Завтра я займусь вместе с тобой подрезкой, Гаспар, — сказала она, — так что не забудь принести еще одну лесенку.
Деревца были в полном порядке, и маркиза, внимательно осмотрев их стебли, листья и оранжевые ягоды, не обнаружила ни одного клеща.
— Через месяц — сказала она, — ягоды приобретут яркий соблазняющий красный цвет. Их будут клевать воробьи и пьянеть от перебродившего сока. У них, как и у тебя, Жозеф, закружится голова, и некоторые будут налетать на стену и разбиваться об нее. Очень жаль, но я не знаю, как остановить их.
Жозеф склонился к протянутой руке супруги.
— Я не собираюсь ничего разбивать. За исключением, может быть, Юбера, если за ужином он прольет суп. Так до вечера, Жанна. И я буду рад увидеть Ариану.
Маркиза смотрела, как он шел по дорожке к дому.
— Да, до вечера, друг мой! — крикнула она ему вслед. Но было ясно, что он не слышал ее, ибо, достав из кармана письмо, он перечитывал его. Виконт наклонил голову и замедлил шаги, упиваясь его приличными, бодрыми фразами.
В гостевом крыле Меликур-Отеля были прекрасные лампы и роскошные зеркала. Пожалуй, слишком роскошные, подумала в этот вечер герцогиня де Каренси Овер-Раймон. Бывают моменты, когда предпочтительнее не так отчетливо видеть собственное отражение. Она сердито посмотрела на отражение горничной, застегивающей крючки на спине ее платья.
От этого никуда не денешься: истина предстала перед ее глазами, словно освещенная догадкой. Атлас не будет гладко облегать ее талию: новое платье, прекрасно сидевшее на ней всего месяц назад, явно стало узко. Она отмахнулась от горничной. Распускать швы не оставалось времени — ей придется спуститься вниз к ужину в платье с собравшимися на лифе складками.
Герцогиня задумчиво кивнула своему отражению. Неудобно было вот в таком виде появляться за ужином. В ней воспитали убеждение, что в обществе она должна выглядеть наилучшим образом. «Но, — успокоила она себя, — сегодняшний ужин едва ли можно назвать появлением в обществе». Кроме ее самой и Юбера, там будут только Жозеф, его ужасная жена, слабоумный дядя и эта актриса, мадемуазель Бовуазен из «Комеди Франсез». По правде говоря, актриса была так красива, что не будет иметь никакого значения, как одеты другие. Ариана Бовуазен обладала способностью притягивать к себе весь свет канделябров, оставляя присутствующих в тени.