Служители тайной веры
Шрифт:
Иван побледнел.
— Отец, ты сказал, что мы вольны выбирать. Если ты прикажешь, я стану членом вашего братства и буду соблюдать все его законы, но если ты хочешь знать мое собственное желание — я скажу тебе, что предпочел бы иной путь. Я говорил об этом Марье, и потому она сердится. Но я ничего не могу поделать — меня волнует другое.
— Что же? — нахмурился Никифор.
— Тайны, отец! И в этом, видно, сказалась твоя кровь. Но не те, что интересуют ваше братство. Те принадлежат людям, и узнать их, в сущности, не так уж трудно. Меня манят тайны, известные лишь Господу Богу, о котором ты говорил...
— Кажется, я немного переборщил с образованием моих детей, — пробормотал Никифор и обернулся к Трофиму, — если нашу веру церковь считает ересью, чем же она посчитает стремления этого мальчишки, который хочет посягнуть на тайны самого Господа?
Лицо Трофима разгладилось.
— Ты воспитал хорошего сына, Никифор, и если он выбирает свой путь в жизни — в этом нет беды. Отпусти мальчика — пусть идет, по крайней мере, пусть дойдет до той черты, за которую никто еще не переступал...
Никифор вздохнул:
— Ну что же, сын, не буду тебя неволить. Но знай — путь, который ты избираешь, пожалуй, более неопределенен, чем путь, который выбирает твоя сестра. Господь поверяет свои тайны лишь избранным, и я видел многих, которые, дожив до седых волос, плакали от отчаяния, когда убеждались, что знания, собранные ими за всю жизнь по крупице, оказывались никому не нужными или, что самое страшное, — и вовсе неверными... Да не постигнет тебя такая участь!
Никифор обнял сына и поцеловал его в лоб.
— Поклянись, что ты никогда, никому и ни при каких обстоятельствах не расскажешь того, что слышал сегодня.
Иван опустился на одно колено и поцеловал руку отца.
— Клянусь! И спасибо тебе, отец! Если я когда-нибудь смогу быть полезным — я, не спрашивая ни о чем, выполню все, чего ты пожелаешь.
Никифор с Трофимом переглянулись, и Никифор сказал:
— Иди, собирай вещи. Не будем мешкать, ты сегодня же отправишься в дорогу.
Иван низко поклонился и быстро вышел, не поднимая головы.
Никифор строго взглянул на дочь.
— Убеждена ли ты, Марья, что сделала верный выбор?
— Да, отец!
— И никогда не пожалеешь об этом?
— Никогда!
— Приготовься к обряду посвящения.
— Я готова!
Никифор вышел и вернулся с большой шкатулкой. Он открыл ее маленьким ключиком и стал вынимать оттуда разные предметы.
Трофим завязал Марье глаза белой салфеткой.
Он принял из рук Никифора острый блестящий нож, серебряную чашу и три кубка.
Никифор наполнил чашу красным вином и сказал Марье:
— Протяни правую руку.
Все трое соединили руки над чашей с вином.
— А теперь повторяй за мной слова клятвы, — сказал Трофим.
Он говорил негромко, спокойно, не придавая своему голосу никакой торжественности, напротив, он старался, чтобы торжественные
— Клянусь, что отныне и до конца дней моих верую в Господа Бога Единого и Вездесущего. Клянусь, что отныне и до конца дней моих я буду служить этой вере и сделаю все, чего она от меня потребует. Клянусь беспрекословно выполнять все указания братьев и сестер высших заповедей, клянусь, что никогда и никому не открою никаких тайн, дел или имен, связанных с нашим братством единоверцев. Клянусь, что по первому зову любого брата или сестры нашей веры я приду на помощь, презрев собственную безопасность, и сделаю все, что будет в моих силах, для их спасения. Отныне моя жизнь принадлежит братству, и да поможет мне в моем служении ему Господь наш Единый и Вездесущий!
Трофим легко провел острым лезвием по трем кистям сплетенных рук, Марья вздрогнула, и несколько капель крови растворились в красном вине.
— Хороший знак! — сказал Никифор. — Из наших рук упало по две капли, из руки Марьи — четыре! Она совершит много славных подвигов во имя Единого Бога и нашего братства.
Трофим снял с глаз Марьи повязку, и она невольно зажмурилась.
Никифор осторожно перемешал вино в чаше и перелил его в три кубка, протянув один из них дочери.
— В этом вине твоя кровь смешана с нашей, а мы были посвящены другими, и так выходит, что в любом из нас есть кровь каждого. В ту минуту, когда ты выпьешь это вино, у тебя появятся пять тысяч кровных братьев и сестер.
Они молча выпили вино. Мужчины по очереди поцеловали девушку в лоб, говоря: «Здравствуй, сестра Марья!», и она ответила им таким же поцелуем, прошептав: «Здравствуйте, братья!»
— Через несколько дней, — сказал Никифор, — будет изготовлен твой именной перстень точно такой же, как у нас с Трофимом, только с твоей монограммой и укрытой в ней книгой скрижалей, где будет подчеркнута первая заповедь. Ты получишь также нательный крестик, на тыльной стороне которого будет такой же узор. Когда ты получишь от меня эти тайные знаки нашей веры, я подробнее расскажу тебе об их особенностях.
— И еще одно, — добавил Трофим. — Запомни: если когда-нибудь ты окажешься в смертельной опасности, даже будучи уверенной, что тебя окружают одни враги, всегда крикни: «Во имя Господа Единого и Вездесущего, на помощь!» И если поблизости окажется хоть один член нашего братства, а он может быть и среди врагов, он немедля придет тебе на помощь.
— И уже сегодня, — подхватил Никифор, — ты начнешь свою службу братству. Иди и соберись в дорогу — тебе придется долго скакать верхом. Когда будешь готова, я расскажу, куда и зачем ты поедешь.
Когда Марья вышла, Никифор опустил голову и вдруг спросил:
— Как ты думаешь — не проклянет ли она меня когда-нибудь?
— Кто знает! — ответил Трофим. — Это ведомо лишь Господу Единому и Вездесущему. До встречи, брат! Проводи в путь детей своих.
...Когда солнце скрылось за верхушками леса, Никифор стоял у своих ворот и глядел вслед двум всадникам, силуэты которых четко виднелись на фоне вечернего неба. Всадники обернулись и, помахав ему, исчезли за поворотом.
Никифор стоял неподвижно, а в ушах его звучал грустный голос Ивана: