СЛВ - 3
Шрифт:
Первое время я мыкался, исходясь на нет от чувства обиды, брошенности и ненужности, ведь все остальные дружно шли в ногу в светлое будущее, все, кроме меня. Я сам себе казался выкинутым на обочину жизни паршивым псом, я прятался от бывших сослуживцев за шкафами в общей штурманской аэропорта, когда они туда заходили по служебной надобности, старался не смотреть в панорамное окно диспетчерской башни, когда на поле взлетали или садились дружинные киты, и пытался не обращать внимание на понимающие, хоть и насмешливые взгляды своих гражданских коллег.
Первое время, а потом… А потом что-то во мне изменилось. Наверное, произошло
Но вместо этого старший штурман лишь демонстративно, но без какого-либо неудовольствия, постучал пальцем по часам на запястье, и принялся уважительно выпытывать у меня какую-то справку по своему вопросу, не обратив вообще никакого внимания на мой небритый вид. Оказывается, он меня ждал, потому что помочь ему мог только я, и только поэтому позволил себе постучать по часам, за что, кстати, потом извинился.
И тут до меня как-то враз дошло, что я ценный специалист, а не паршивая собака, что я свободный человек, а не просто ещё один голодный гончий из той орды молодых штурманят, чьё положение во флоте было чуть выше кучи в углу, наложенной неизвестно кем, и которую просто убрать некому.
Что я могу достать из дальнего угла своё поначалу несмелое чувство собственного достоинства, безжалостно запихнутое туда сапогами старшины и кулаками старшекурсников в первую же неделю моего пребывания в лётном училище, и вновь осторожно примерить его на себя. И что из этого же чувства можно быть пунктуальным и аккуратным в одежде, не под угрозой палки, а просто потому что тебе самому так нравится.
И что я могу идти туда, куда хочу, и общаться лишь с теми, кто мне лично симпатичен. Что я могу или просто тянуть лямку и жить в своё удовольствие, как делали это практически все в моём теперешнем окружении, или придумать себе какое-то собственное, только своё дело, за которое буду себя уважать.
В тот день, помню, я пришёл домой и, открыв шкаф, сначала долгим взглядом полюбовался на свою чистую, отутюженную форму ефрейтора ВВС. Внимательно рассмотрел все заработанные мной с таким трудом нашивки и значки, остановился на простых погонах с одной издевательской, как её называли, соплёй поперёк и неожиданно даже для самого себя, спокойно, без каких-либо терзаний засунул её в подвернувшийся под руку мешок.
Засунул, вышел на крыльцо, утрамбовал всё это дело ещё ногой внутрь, отрезая себе последние пути к отступлению, скрутил, увязал да и закинул одним ловким броском на чердак, с первого раза попав в открытую, по случаю лета, дверцу.
— Спасибо за специальность! — сказал я мешку на прощание, да и пошёл заниматься своим
Абсолютной свободы не бывает, но есть простое человеческое счастье, и оно для меня в тот момент было объяснено простой фразой одного древнего мудреца: счастье, это когда утром с удовольствием идёшь на работу, а вечером с радостью домой. Вот так всё просто.
Примерно год я наслаждался этим состоянием, проветрил мозги и психику, успокоился, перестал прятаться от бывших сослуживцев, без тени зависти смотрел на уже капитанские погоны одного своего однокашника, довольно мудаковатого парня, если правду говорить, но всё это меня уже не трогало, у меня была своя собственная, личная жизнь.
За тот год я сумел хорошо подработать, продав несколько найденных мною ухоронок Древних поисковикам на дирижаблях, и одно из них выстрелило, крепко поставив меня на ноги. Нашёл я тогда в учётных документах, а не в своих любимых картах, одну потаённую железнодорожную ветку, упиравшуюся в обрушенный тоннель, с заваленным в ней тепловозом. Поисковики полгода разбирали пути и продавали рельсы гномам, потом раскопали тоннель и сбагрили искорёженную машину Древних им же, а мне отстегнули законный процент, в надежде на будущее сотрудничество.
Авторитета и денег у меня резко прибавилось, и вот от них и появилось то главное, о чём сейчас напомнил мне Арчи — появилась личная инициатива. Я немного приборзел, а чего, имею право за столько-то лет, но с работы не уволился — нравилась она мне, да и зачем? Сейчас смешно вспомнить, сколько времени Далин и Арчи укатывали меня пойти к ним в экипаж, но упирался я всерьёз, не желая терять вот это вот всё, добытое мной лично, своими усилиями, но у них всё же выгорело меня соблазнить, и слава богу.
Экипаж у нас получился не хуже чем у других, мы сработались, а сдружиться успели-то ещё раньше, задолго до того, но я никого не допускал до своей штурманской части, резвясь в картах и выбирая цели самостоятельно, лишь иногда консультируясь с друзьями. Далин с Арчи, кстати, вели себя так же, потому что Далин был механиком, а Арчи магом. А я был штурман, и было это моё, и другого я себе не желал.
Но теперь я стал магом, и от того, что был я им всего лишь чуть больше двух недель, просто не привык и не понял, что же это, собственно, такое и чего мне теперь от жизни хотеть. И зачем я попёрся в этот Раргрим, зачем сижу тут во дворе заброшенной гостиницы, зачем смотрю в глаза обалдевшего домового и собираюсь на полном серьёзе через полчаса идти паковать гномов?
С Арчи-то всё понятно, он с самого детства упорный маг, и это и есть дело его жизни, и другим он себя представить уже не может. Поэтому и лезет везде. У него свои соображения, мнимая или действительная ответственность, как у Лары перед людьми, и вообще, он всегда искал себе соперника посильнее, есть в нём такая не очень приятная в жизни черта. Да и дружба в юности с этим Даэроном, чёрт бы его побрал, тоже влияет, и это понятно. Не знаю, смог ли бы я сам пройти мимо попавшего в беду друга детства, особенно если именно мне в силах ему помочь. Звали-то на помощь меня, но из нас двоих пойдёт до конца именно что Арчи.