Смех Циклопа
Шрифт:
Повисла гнетущая тишина. Царь Соломон нашел глазами Ниссима, который сокрушенно покачал головой.
Монарх хотел извиниться, оправдаться, даже засмеяться, чтобы исправить положение. Но он вспомнил слова Ниссима: «Никогда не смейтесь над своими шутками».
Поэтому он выдержал роль до конца, взял царицу Савскую за руку и повел в царскую опочивальню мимо окаменевших от возмущения придворных.
Соломон отказывался признать себя побежденным. Со свойственным ему упорством он продолжал заниматься с Ниссимом, развивая в себе способность «придумывать
– Юмор может изгонять злых духов, – уверял Ниссим. – Он уничтожает то, что пугает нас. Скажите, господин, чего вы боитесь больше всего на свете? Мы посмеемся над этим. Это будет наше следующее упражнение.
– Чего я боюсь? Своей матери Вирсавии. Когда она сердится, я становлюсь маленьким ребенком.
– Очень хорошо. Чтобы не произносить лишний раз ее имени, будем говорить «еврейская мать».
Царь Соломон пытается вспомнить что-нибудь смешное о своей матери, но тема кажется ему запретной.
– Помоги мне, Ниссим.
– Ну что ж… Что вас больше всего в ней раздражает?
– Она следит за всеми моими действиями и непрерывно высказывается по любому поводу. Что бы я ни делал, мне все время кажется, что у меня ничего не получается.
Ниссим едва заметно улыбается.
– Как узнать, что вы сын еврейской матери, господин?
– Не знаю.
– Ночью вы встаете в туалет, а когда возвращаетесь, ваша постель уже заправлена!
Соломон смеется.
– Ваша очередь, господин.
– Ничего не приходит в голову. Расскажи еще один анекдот.
Ниссим бен Иегуда задумывается, а потом говорит:
– Три еврейские матери сидят на скамеечке. Первая вздыхает: «О-хо-хо», вторая отвечает: «Ай-ай-ай», а третья говорит: «Ну, хватит! Мы же договорились – ни слова о детях».
Соломон снова хохочет.
– Как это ты так легко их придумываешь, Ниссим?
– Я наблюдаю за людьми на улице, подмечаю их особенности. И пытаюсь взглянуть на все с другой точки зрения.
Так Ниссим в присутствии царя Соломона придумал первые анекдоты про еврейских матерей.
Однажды он обратился к правителю со странной просьбой:
– Господин, я хотел бы создать общество, чтобы заниматься юмором как новой наукой.
– Я не понимаю. Юмор – не наука, это развлечение.
– Пока не наука. Я хочу собрать несколько талантливых людей и создать мастерскую юмора. Для начала хватит трех помощников и помещения, где можно спокойно работать. Возможно ли это, господин?
Соломон удовлетворил просьбу Ниссима, хотя так и не понял, зачем нужна мастерская юмора.
Позже царь Израиля сочинил сборник анекдотов, который в шутку озаглавил: «Песнь песней» (непереводимая игра слов). Затем он написал «Сборник анекдотов», название которой перевели как «Книга притчей Соломоновых». Чтобы звучало более солидно.
В этом заключалась трагедия царя Соломона. Его шутки воспринимали как мудрые высказывания либо как поэтические преувеличения. Никто не видел подтекста. И все считали, что царю пристал не юмор, а важность и величественность. Это очень удручало Соломона. Одна
Тем временем в подвалах дворца Ниссим бен Иегуда с тремя учениками втайне от всех создавал новое искусство: искусство вызывать смех. С каждым днем все больше изумляясь необычайным возможностям этой зарождающейся науки.
Великая Книга Истории Смеха.
Источник GLH
52
Комиссар Маленсон медленно сцепляет и расцепляет пальцы. У него коротко подстриженная бородка с проседью и разочарованный вид. Над его столом портрет президента Республики соседствует с фотографией Генри Фонды в фильме «Меня зовут никто». Это кумир комиссара Маленсона. Из камеры предварительного заключения доносятся пьяные крики и удары в дверь.
– Знаете… Все, что вы рассказываете, кажется этаким произведением искусства… другими словами… историей, высосанной из пальца, – говорит комиссар.
Он очень доволен своим остроумием.
Лукреция пытается сохранять спокойствие.
– Я журналистка, и говорю о том, что видела собственными глазами.
На лице полицейского появляется выражение усталости. Он смотрит на настенные часы: два часа двадцать минут. Сегодня у него ночное дежурство, и только он собрался подремать, как в кабинет ворвались эти двое. Ему не терпится избавиться от незваных гостей. Но слова «Современный обозреватель» на трехцветной карточке вынуждают его соблюдать элементарную вежливость.
– Да… Но в отличие от нас журналисты не дают клятвы никогда не лгать. Насколько я знаю, нет ни одного наблюдательного органа, никакой системы контроля, которые проверяли бы достоверность того, что вы публикуете.
Исидор одобрительно кивает.
– Он в чем-то прав.
– У нас есть отдел собственной безопасности. А разве существует какая-нибудь «журналистская полиция», которая наказывает вас за вольные или невольные ошибки? Вы можете позволить себе любые крайности. А моя профессия научила меня тому, что человек, лишенный контроля, начинает злоупотреблять властью.
– Он в чем-то прав, – повторяет Исидор.
Он выводит меня из себя. Я не нанималась защищать профессию журналиста. А Исидор еще и масла в огонь подливает!
В кабинет входит женщина в темно-синей форме, она принесла комиссару бумаги на подпись.
Обернувшись, Исидор видит в приемной людей в форме, которые, зевая, играют в карты. Женщина-полицейский печатает отчет, перед ней сидит бомж с залитым кровью лицом.
– Уровень профессиональной ответственности у ваших коллег весьма относителен. Поэтому ваш рассказ, сами понимаете, кажется мне несколько сомнительным.