Смех и грех Ивана-царевича

Донцова Дарья

— Даже прочитать нельзя. На каковском же языке надпись? — продолжал плиточник. — Буквы вроде наши, русские, а смысла нет.

— Хозяин хочет, чтобы выложили его имя — «Игорь», — пояснил я, — а ваш предшественник буквы перепутал, вот и вышла нелепица. Надеюсь, вы будете более внимательным.

— Где же вы такого дурака нашли? — зацокал языком новый мастер. — Во идиот!

— Простите, как к вам обращаться? — перебил я его.

— Валентин, — представился тот.

— Если что-то понадобится, зовите меня,

мое имя Иван Павлович, — сказал я и пошел открывать дверь, в которую кто-то настойчиво трезвонил.

На сей раз у служебного хода стояла полная женщина лет шестидесяти.

— Меня Аносов прислал, — улыбаясь, сообщила она. — Вы Иван Павлович? Я Светлана Андреевна, пока не найдете новую домработницу, мне велено у вас работать. Завтрак уже подавали?

Я посторонился:

— Очень вас ждал. Елизавета Матвеевна привыкла трапезничать в десять, Анфиса Матвеевна и остальные члены семьи, кроме Родиона, который живет по своему графику, придерживаются того же расписания. Повар из меня никудышный, собрался подать мюсли с молоком и яичницу.

Светлана Андреевна похлопала меня по плечу:

— Молодец. Я успею сварить геркулес и налепить сырников. Надеюсь, продукты в наличии.

Около половины одиннадцатого обитатели особняка (отсутствовала еще и Ксения) уже завтракали.

— Папочка, вот твои пилюли, немедленно глотай, — приказала Эмма Геннадиевна супругу. — А это Ричику. Милый, ну-ка, ням-ням!

Матвей Ильич разинул рот.

— Господи, я обращаюсь к Ричи, — поморщилась жена. — Давай без глупостей, дорогой, просто прими таблетки.

— Их больше стало, — закапризничал старик, — голубой раньше не было.

— Она синяя, — поправила супруга.

— Нет, голубая, — уперся муж.

— Скорей уж цвета морской волны, — вмешалась Анфиса. — От чего лекарство?

Эмма Геннадиевна подняла указательный палец:

— Неверный вопрос! Надо говорить — для чего. Улучшает работу печени, помогает справиться с последствиями алкоголизма.

— Я не пью! — возмутился старик.

— А пиво? — напомнила верная спутница жизни.

— Оно не считается, в нем градуса нет, — возразил Матвей Ильич.

— Твоя печень считает иначе, — отрезала Эмма Геннадиевна, — она стонет и страдает.

— И как ты это узнала? — хмыкнул Матвей Ильич. — Поговорила с моей печенью, и та пожаловалась?

— У Ричи тоже необычный набор, — продолжала Фиса, — розовая и три серых.

— Для шерстистости, крепости зубов и лап, — пояснила мать.

— Папа! — воскликнула Фиса. — А ты видел, что с твоей головой?

Отец пощупал лысину:

— Вроде пока не отвалилась. Почему ты спрашиваешь?

— Только сейчас заметила, что у тебя на макушке пушок появился. Причем черный, — засмеялась Анфиса. — Посмотри, Лиза.

— Точно, — подтвердила сестра, — у отца начали расти волосы.

— Лучше б зубы

заколосились, — проворчал Матвей Ильич.

— Биодобавка работает! — заликовала Эмма Геннадиевна. — Ну-ка, держи еще капсулу… А что слышно о Надежде Васильевне? Каков вердикт врачей?

— Инсульт — тяжелая болезнь, — не моргнув глазом, соврала Елизавета Матвеевна. — Сейчас домработница в реанимации, к ней никого не пускают.

Я, стоя у буфета, молча слушал их разговоры.

Когда ночью приехал Бабичев, мне пришлось разбудить хозяйку. Елизавета Матвеевна, услышав о внезапной смерти прислуги, не впала в транс, а деловито сказала:

— Очень прошу не сообщать остальным правду. Родители — пожилые люди и только-только пережили стресс, связанный со смертью незнакомки. Лучше скажем им, что домработницу свалил инсульт, ее поместили в реанимацию. Да и Анфиса очень эмоциональна. А у Ксении точно начнется истерика, Надежда Васильевна когда-то была ее няней. Надо подготовить всех, приучить их к мысли, что прислуга вот-вот умрет, а не шокировать печальным известием.

— Родион знает правду, — напомнил я.

— Поговорю с сыном, — пообещала вдова, — он поймет. Родя не болтлив, к тому же не любит общаться с нами, даже с Ксюшей после ее возвращения не особенно контактирует. Близнецы потеряли тесную связь, когда девочка улетела за рубеж. Увы, сейчас мои дети стали чужими друг другу. Но надеюсь, они опять подружатся.

На том и порешили — объявить прислугу тяжело больной, почти умирающей.

И вот сейчас Эмма Геннадиевна напомнила:

— Если человек лежит в больнице, ему надо послать цветы, фрукты, конфеты, оказать внимание.

— Конечно, мама, — кивнула Елизавета Матвеевна, — именно так мы и поступим. Иван Павлович, отвезите букет для Надежды Васильевны.

— Как прикажете, — почтительно откликнулся я.

В столовую вошла Светлана Андреевна:

— Доброе утро. Как завтрак? Извините, если не угодила. Пожалуйста, сразу скажите, коли что не так, я обязательно исправлюсь.

— Пока все нормально, — сухо обронила вдова.

— Каша густовата, — закапризничала Фиса, — я люблю пожиже.

— Непременно учту, — пообещала новая прислуга. — С кем согласовать обеденное меню и ужин?

— Дорогая, — сквозь зубы процедила Елизавета Матвеевна, — с этим вопросом лучше обратиться к дворецкому, а не к нам во время завтрака.

Я мысленно зааплодировал Елизавете Матвеевне. Услышав ее последние слова, можно было подумать, что вдова с детства жила в доме, где работал дворецкий, в голову не придет, что еще неделю назад она сама говорила домработнице, что лучше приготовить.

Светлана Андреевна посмотрела на меня, я кивнул, и она пошла к выходу из столовой. В дверях она чуть было не столкнулась с Ксюшей, которая незамедлительно поинтересовалась: