Смех в темноте [Laughter In The Dark]
Шрифт:
Она вернулась домой, и, когда Альбинус, отложив газету, подошел к ней, Марго зашаталась, притворяясь, что лишается чувств. Роль была сыграна посредственно [37] , но она достигла желаемой цели. Он всерьез испугался, уложил ее на кушетку, принес воды.
— Что случилось? Скажи же, — спрашивал он, гладя ее по волосам.
— Ты меня бросишь, — простонала Марго.
Он переглотнул и мгновенно вообразил самое страшное: измену.
«Что ж? Застрелю», — мелькнула быстрая мысль; но вслух он уже совсем спокойно повторил:
37
Роль
«Что ж?.. Ей суждено умереть…» — См. прим. 7.
— Что случилось, Марго? Скажи мне.
— Я обманула тебя, — простонала она.
«Ей суждено умереть», — подумал Альбинус.
— Ужасный обман, Альберт. Во-первых, мой отец не художник; раньше он был слесарем, а теперь служит швейцаром; моя мать натирает до блеска перила лестницы, а мой брат — обыкновенный рабочий. У меня было трудное-претрудное детство. Меня пороли, мучили…
На Альбинуса накатила волна беспредельного облегчения, а за ней вторая волна — жалости.
— Нет, не целуй меня. Ты должен знать все. Я бежала из дому. Я зарабатывала деньги тем, что служила натурщицей. Меня эксплуатировала одна страшная старуха. Затем у меня была любовь — он был женат, как вот ты, и жена не давала ему развода, и тогда я его бросила, потому что нестерпимо было оставаться всего лишь его любовницей — и только, хотя безумно его любила. Затем меня преследовал старик банкир. Он предлагал мне все свое состояние, но, конечно же, я ему отказала. Он умер от разрыва сердца. А потом я начала служить в «Аргусе».
— О мой бедный-пребедный затравленный звереныш, — бормотал Альбинус (который, кстати, давно уже не верил в то, что был ее первым любовником).
— Неужели ты не презираешь меня? — спросила она, стараясь улыбнуться сквозь слезы, что было очень трудно, ибо слез-то не было. — Это хорошо, что ты меня не презираешь. Но теперь слушай самое страшное: брат меня выследил, я встретила его сегодня, и он требует у меня денег — пытается меня шантажировать, потому что полагает, что ты не знаешь — о моем прошлом. Ты понимаешь, когда я увидела его, то подумала: какой позор иметь такого брата и еще — мой бедный, доверчивый заяц не знает, какая у меня семья; мне стало так стыдно за них, а потом уже стыдно и от другого — от того, что я не сказала всей правды, — так стыдно…
Он обнял ее и стал баюкать; если бы он знал какую-нибудь колыбельную, то и ее был бы готов напеть сейчас вполголоса. Она стала тихо смеяться.
— Как же быть? — спросил он. — Я теперь боюсь выпускать тебя одну. Ведь не обращаться же к полиции?
— Нет, только не это, — необыкновенно решительно воскликнула Марго.
11
Утром она впервые вышла в сопровождении Альбинуса. Надо было накупить уйму легких летних вещей, купальные костюмы и тьму-тьмущую кремов, чтобы хорошо взялся бронзовый загар. Сольфи, адриатический курорт, намеченный Альбинусом для их первой совместной поездки, считался местом жарким и сияюще-роскошным. Садясь в таксомотор, она заметила брата, стоящего на другой стороне улицы, но Альбинусу не показала его.
Появляться с Марго было для него сопряжено с неотступной тревогой: он еще не мог привыкнуть к своему новому положению. Когда они вернулись домой, Отто уже куда-то сгинул. Марго обоснованно предположила, что брат смертельно обиделся и способен теперь на необдуманные поступки.
За два дня до отъезда Альбинус сидел за почему-то особенно неуютным столом и писал деловые письма, а Марго тем временем в соседней комнате уже укладывала вещи в новый, сверкающий, черный сундук; он слышал шуршание
«Как все это странно, — думал Альбинус. — Если бы кто-нибудь предсказал бы мне под Новый год, что через несколько месяцев моя жизнь так круто изменится…»
Марго что-то уронила в соседней комнате, песенка оборвалась, потом опять возобновилась.
«Ведь полгода назад я был примерным мужем в безмаргошном мире. Как быстро судьба все переменила! Другие люди способны совмещать семейное счастье с легкими удовольствиями, а у меня почему-то все сразу рухнуло. Почему? И вот сейчас я сижу и как будто рассуждаю здраво и ясно, а на самом деле земля уходит из-под ног, как при землетрясении, и все летит кувырком Бог знает куда…»
Вдруг — звонок. Из трех разных дверей выбежали одновременно в прихожую Альбинус, Марго и кухарка.
— Альберт, — сказала Марго шепотом, — будь осторожен. Я уверена, что это Отто.
— Иди к себе, — прошептал он в ответ. — Я уж с ним справлюсь [38] .
Он открыл дверь. Оказалось, что пришла девушка, принесшая обновки от модистки. Не успела она уйти, как позвонили вновь. Он опять открыл дверь. На пороге стоял юноша с грубоватым неумным лицом — и все же удивительно похожий на Марго: те же темные глаза, те же прилизанные волосы, тот же прямой нос, не лишенный, впрочем, если взглянуть на самый его кончик, намека на загибчик. На нем был приличный костюм воскресного вида, а конец галстука уходил под рубашку между пуговицами.
38
«Я уж с ним справлюсь». — В КО отсутствует упоминание об обновках, принесенных от модистки. Во второй версии романа писатель несколько раз использует повторы в развитии ситуации, и персонажи, как актеры во время репетиции, дважды подряд проигрывают одну и ту же сцену.
— Что вам угодно? — спросил Альбинус.
Отто кашлянул и проговорил с доверительной хрипотцой:
— Мне нужно с вами потолковать о моей сестре. Я — брат Марго.
— А почему, позвольте мне спросить, именно со мной?
— Вы ведь герр?.. — вопросительно начал Отто, герр?..
— Шиффермиллер, — подсказал Альбинус с изрядным облегчением оттого, что юноша явно не знал его настоящего имени.
— Ну так вот, герр Шиффермиллер, я вас видел с моей сестрой и подумал, что вам будет любопытно, если я… если мы…
— Очень любопытно, — только что же вы стоите в дверях? Входите, пожалуйста.
Тот вошел и снова кашлянул.
— Я вот что, герр Шиффермиллер, у меня сестра молодая и неопытная. Моя мать ночей не спит с тех пор, как наша малышка Марго ушла из дому. Ведь ей только шестнадцать — вы не верьте, если она говорит, что больше. Что же это такое, сударь, в самом деле, мы — честные, отец — старый солдат. Очень, очень нехорошо выходит. Я не знаю, как это можно исправить…
Отто все больше взвинчивал себя и начинал почти что верить в то, что говорит.
— Не знаю, как быть, — продолжал он, все более возбуждаясь. — Представьте себе, герр Шиффермиллер, что у вас есть любимая невинная сестра, которую купил…
— Послушайте, мой друг, — перебил его Альбинус. — Тут какое-то недоразумение. Моя невеста мне рассказывала, что ее семья была только рада от нее отделаться.
— О, нет, — проговорил Отто, щурясь. — Неужто вы хотите меня уверить, что вы на ней женитесь. Ведь когда на честной девушке женятся, то перво-наперво идут посоветоваться к родителям ее или там к брату. Побольше внимания, поменьше гордости, герр Шиффермиллер.